— Да, но это Исландия, а не Россия.
— Синдри, я прочел твою книгу. Трижды. Она хорошая, очень хорошая. Мой отец член партии независимости. Он был министром. Я видел самодовольство правящей верхушки в Исландии, видел, как ее соблазняли капиталисты, видел, как одно из самых лучших, эгалитарных обществ в Европе превратилось в одно из самых несправедливых. Виновны в этом мой отец и его товарищи. Капитализм — это болезнь, и наша страна очень плохо ее переносит. Мы близки к смерти.
Синдри нахмурился.
— Синдри, миндальничать нельзя. Уж кто-кто, а ты знать это должен. Ты учил меня этому. После устранения Габриэля Орна мы перешли некую черту. После ликвидации Оскара Гуннарссона вернуться обратно нельзя. Мы преданы идее, и мы делаем все это во имя цели. Не предавай теперь эту цель. Иначе все, что мы сделали, превращается в пустую трату времени. Тогда мы действительно становимся просто убийцами.
Синдри покачал головой и сложил руки на груди:
— Я не хочу участвовать в убийстве кого бы то ни было. — И добавил: — Кого бы то ни было невиновного.
Исак улыбнулся.
— Хорошо. Займусь этим я. Мне, так или иначе, придется скрываться. Я вполне могу поехать в Грюндарфьордюр. Если я этого не сделаю, у революции нет шансов. Капитализм сокрушит Исландию. И это будет наша вина. Мы будем в ответе. Хочешь меня остановить?
Синдри не ответил. Он прятал взгляд от Исака.
— Я ухожу сейчас. Ты минут через десять.
Глава тридцатая
Найти медсестру оказалось легко. Арни показал фотографию женщине в приемной Центральной больницы.
— А, ну так это Ирис.
Через несколько минут Арни в тихом углу одного из бесконечных коридоров разговаривал с женщиной с круглым лицом и вздернутым носом.
— Я помню его. Ему попал в глаза слезоточивый газ. Боль была сильной, такой газ не шутка. Он обратился ко мне с совершенно нелепой просьбой, мол, чтобы положила два сырых бифштекса ему на глаза. Он сказал, что знает, где их взять. И был очень настойчив.
— Вы так и сделали? — спросил Арни.
— Нет, конечно, — ответила медсестра, глянув на него как на идиота.
Арни ободряюще улыбнулся. Такое с ним случалось часто. «Улыбайся и иди вперед» было его девизом.
— Я обработала его глаза содовым раствором. Слезоточивый газ сам собой перестает действовать через несколько минут.
— Сказал парень, как его зовут? — спросил Арни.
— Может быть. Если да, то я уже не помню.
— Делали вы где-нибудь записи?
— Нет. Оказывала помощь одному и переходила к другому.
Жаль, подумал Арни.
— Узнаете кого-нибудь из этих людей? — спросил Арни, показывая фотографии Харпы, Бьёрна и Синдри.
— Нет, — ответила Ирис, разглядывая их. — Хотя, кажется, узнаю человека с косичкой. Я видела его на демонстрациях.
— Но не видели, чтобы он разговаривал с этим парнем?
Женщина покачала головой:
— Нет.
Арни достал еще одну фотографию, кадр с видеозаписи, где Синдри стоял позади медсестры, ухаживающей за парнем.
— Сейчас я вижу его, — сказала медсестра, — но тогда не замечала. И не слышала, что он говорил.
Арни спрятал фотографии.
— Спасибо за помощь.
Уходя от медсестры, Арни обдумывал очередной шаг. В сущности, он не приблизился к установлению личности парня.
Неожиданно у него появилась блестящая мысль.
Он повернулся. Медсестра как раз скрывалась в одном из ответвлений коридора.
— Ирис?
Он побежал за ней.
— Да?
— Последний вопрос. Где этот парень собирался взять бифштексы?
— А, это я помню. В отеле «Сто один». Он сказал, что работал там поваром.
Бьёрн подъехал на пикапе к булочной на Нордурстрёнд. Он знал: то, что он собирается сделать, навсегда изменит его отношения с Харпой.
Но у него не было выбора.
Конечно, Исак был прав. После того как с Ингольфуром Арнарсоном будет покончено, возникнет вопрос, как быть с Харпой. Но у Бьёрна был на это план. Возможно, он принимал желаемое за действительное, но все же хотел сделать попытку.
Он любил Харпу и был уверен, что она любит его. У них общие взгляды. Она ненавидит ограничение кредита и людей, приведших к этому, так же сильно, как и он. Она поймет, что он сделал. Может быть, присоединится к нему.
В хижине, куда он ее вез, будет много времени для разговоров. Возможно, он сможет убедить ее. Он должен.
Он вспомнил случайную встречу с Синдри в «Большом Рокке» три месяца назад. Если бы тогда он сразу ушел, сейчас все было бы по-другому. Но он не жалел о том, что он и другие сделали в последние две недели. Кто-то должен был воздать этим мерзавцам по заслугам.
Бьёрн и Гулли пили пиво и курили в палатке возле «Большого Рокка». Хотя было одиннадцать часов, в этот июньский вечер было еще светло. В кафе шла большая попойка — характерное явление в Исландии в это время года: страна ударялась в загул, забыв о сне.
— Бьёрн? Это Бьёрн?
Бьёрн повернулся и увидел рослого человека с косичкой, в широкополой кожаной шляпе.
— Синдри!
Он поднялся и пожал руку рослому.
Синдри взглянул на Гулли, и Бьёрн представил ему своего брата. Синдри был пьян слегка, Бьёрн слегка, Гулли — сильно. Синдри с Бьёрном поговорили о том о сем, но о январе не упоминали. Обменялись тирадами против банкиров. Гулли наблюдал за ними, потягивал пиво и не обращал на них особого внимания.
— Помнишь, я говорил, что моему брату грозит опасность лишиться фермы? — спросил Синдри.
Бьёрн кивнул.
— Ну и лишился?
— Ему было невыносимо дожидаться этого. Он покончил с собой. Три месяца назад.
— Жаль, — сказал Бьёрн.
— Да. Жена. Две дочери. Они лишатся фермы. А как дела у тебя? Сохранил судно?
— Пришлось продать его, — ответил Бьёрн. — Купить когда-нибудь новое надежды мало.
Они посидели молча, глядя друг на друга. Гулли закурил очередную сигарету.
— Мы правильно поступили, так ведь? — спросил Синдри.
Бьёрна явно одолевали сомнения.
— Да, правильно.
— Послушай. Завтра я завтракаю вместе с одним нашим старым другом. В «Серой кошке». В десять часов. Хочешь присоединиться к нам?
— Старый друг? — спросил Бьёрн.
Синдри пожал плечами, намекая на присутствие Гулли.
— Хорошо. Тогда до завтра.