Вечная молодость графини - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 30

Полегшало.

Из церкви Степушка прямым ходом двинулся в супермаркет. Он долго ходил вдоль полок, разглядывая уже не иконы, но товары. Снимал с полок разноцветные коробки конфет, щупал сквозь тонкую пленку тиснение, скреб ногтем позолоту и, завидев приближающегося охранника, спешил дальше.

Выбирать было приятно.

И мучительно, потому как деньги, хоть и жгли Степушкин карман, однако же явно не желали оставаться в кассе магазина.

Не конфет бы – растворов купить. И еще инструмента нового, австрийского, на который Степушка на прошлой выставке любовался. Но и Марьянушку обижать не стоит.

В конце концов, Степушка взял с распродажи коробку «Ассорти», слегка примятую с одного угла, полкило красных, морщинистых яблок и бутылку шампанского. Последнее выбирал особенно долго.

Рассчитывался с шиком, кинув на пластиковую тарелку вторую пятисотку. И свысока глядел на кассиршу, пока та колупалась, выискивая сдачу. Дура насыпала монет.

Ничего, тоже деньга и ничем не хуже прочих.

Продолжая шиковать, домой Степушка поехал на маршрутке. Глядел в окно на серый город, изрядно побитый дождем, и думал о том, как радостно встретит его Марьянушка, как станет улыбаться и приговаривать, что Степушка – кормилец. А он, лоснясь от удовольствия, денег не даст.

Бабе деньги давать – дурное дело…

Марьянушку встретил во дворе. Шла с ведрами, полными скрученного, мокрого белья, которое еще исходило паром. Улыбнулась широко, и лицо ее круглое стало еще красивей.

– Это тебе, – сказал Степушка, протягивая пакет. – От меня.

Марьянушка поставила ведро, вытерла руки о живот и только потом приняла. Глянув внутрь, вздернула широкую смоляную бровь и скривилась, словно от кислого.

– Домой неси, – велела, снова ведро поднимая. – Я скоро.

Ключи на веревочке повесила на шею.

– Я к себе, – ответил Степушка. – Переодеться…

По лестнице взбегал, как молодой, сердце в груди пело, душа предвкушала праздник. Теперь-то все будет иначе… все…

Девка сидела на подоконнике и ела мороженое. Ярко-синее пальто ее выделялось на фоне облезлой стены, а оранжевый шарф сполз на пол.

– Ваше? – Степушка шарфик поднял.

– Мое, – девка взяла и, запихав в карман, поинтересовалась: – Вы Степаном Заварским будете? Если вы, то я вас жду.

Она облизала пальцы и, скомкав бумажку, сунула ее в тот же карман, что и шарф.

– Поговорить надо.

Степушка сглотнул. Говорить ему не хотелось. У девицы было узкое кобылячье лицо с наглыми глазищами, широкая прорезь рта и упрямый подбородок. И глядит хитроватенько, с прищуром, аккурат как бывшая, когда развестись уговаривала и бумажки свои подсовывала.

Обломалось бывшей: Степушка – не дурак.

И этой обломается.

– Надо чего? – грубо спросил он, прижимая пакет к груди. Тот скользил, норовя сползти и выставить серебристое горло бутылки.

– Поговорить. Для начала. А если не договоримся, то…

…в суд подам, – сказала бывшая и брови сдвинула, а деточки, Степушкина надежа и опора, за мамкины плечи попрятались и оттуда кивали, поддакивая.

Нет, не пройдет нумер.

– …то мне придется написать заявление в прокуратуру о том, что гражданин Заварский дал заведомо ложное заключение, поспособствовав тем самым сокрытию факта убийства гражданки Красникиной, – девица облизнула губы, стирая остатки шоколаду.

– У тебя доказательств нету!

– Спорим, что есть? Ты давай, открывай дверь, не на пороге же нам трепаться. А вдруг кто и подслушает?

Ключи выскальзывали из потной ладони. А после замок заклинило, и Степушка снова взопрел. А девка – гулящая, как есть гулящая! – буравила спину взглядом. Веселилась небось.

В квартиру она вошла первой, решительно отодвинув Степушку в сторону.

– Ну и грязь тут у тебя…

Это не грязь, но бедность. А бедность не зазорна. Спаситель тоже беден был, не имел ничего своего, за то и почитаем людями. В богатстве же искушения великие… Степушка, запоздало всполошившись, схватился за грудь, нащупал в тайном кармане тугую пачку и выдохнул счастливо.

– Ну, рассказывай, – девица, не разуваясь, процокала на кухню. От сапожищ ее, вызывающе-красного колеру, на линолиуме оставались разводы, и глядеть на них было горестно.

Она ходит, а Степушке, значит, убирай.

– Нечего рассказывать, – буркнул он, пристраивая пакет в шкаф. Дверца, как обычно, взвизгнула, прочертив углом широкую дугу.

– Как – нечего?

– А так! Чего приперлась? Денег хочешь? Фиг тебе, а не денег! – теперь Степушка видел перед собой изуродованное жадностью лицо бывшей супружницы и с наслаждением крутил фиги, тыча в харю.

Харя хохотала.

– Значит, жадность… а ведь зарабатываешь ты не так и мало…

…только по суду треть на алименты забирают, оставляя Степушку в нищете корчиться.

– …слушай, паскудник, – девка вдруг оказалась до того близко, что в нос шибануло запахом ее духов, гнилостно-сладковатым и развратным. И наглая тварь схватила Степушку за отвороты куртейки и, подняв безо всякого усилия, тряхнула. – Я все равно доберусь до правды. И сядешь ты при этом или выкрутишься, меня волнует мало. Девчонку убили. А ты, зная про убийство, помог его скрыть.

Грешен. Как есть грешен. Прости Господи ничтожного раба твоего…

– Ты… ты не понимаешь, – вывернуться из рук ее не получалось. Костлявые пальцы оказались цепкими, а тощая на вид баба – удивительно сильной.

– Объясни.

Она поволокла Степушку на кухню, вновь презрительно скривилась и, швырнув его на старенький диванчик, заметила:

– Ремонт сделай!

Легко ей сказать – «сделай» – а где деньги взять? Ремонт, он копеечку тянет. Да и Степушке и так ладно, а кому не по вкусу, пусть сам и делает.

– Ты думаешь, тело сожгли? – девка, пройдясь по кухне, взяла со стола газету – почти свежая, только-только принес из магазина, где раздавали бесплатно – постелила ее на табурет. Сама же села, вытянув длиннющие ноги. Потянула руки к чучелу кошечки, которое Степушка почти закончил – осталось глазки доработать – но цапать не стала. Заговорила:

– Так вот, его не сожгли. И в любой момент мы можем предъявить на экспертизу. И экспертиза эта подтвердит, что ты, Степан, оказался сволочью и мздоимцем. И если первое ненаказуемо, то за второе тебя точно посадят.

Пугай, пугай… не такие пугали! Нету у нее ничегошеньки и быть не может, потому как человечек, Степушкину душу с пути истинного совративший, серьезен весьма. И раз обещал он, что следов не останется, значит, так оно и есть.

– Значит, мы храбрые. Кто бы мог подумать! – девка потянулась по-кошачьи. – Ну зато мы еще и жадные. Сколько ты хочешь? Тысячу? Пять? Двадцать пять? Называй свою цену – заплатят.