Райские птицы из прошлого века - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 68

– Меняемся, – Васька протянул кус батона с холодной варенкой, которую терпеть не мог. – А хочешь на голубятню слазить? Там птенята есть.

Предложение родилось само собой, наверное, оттого, что соседка его – белокожая, что зовут ее Палома и она ему нравится, хотя до сего дня Васька предположить не мог, что девчонки могут нравиться.

– Хочу. Только маме сказать надо.

Сам Васька маме никогда и ничего не говорил, но тут кивнул и позже, после уроков, взялся проводить Палому.

Жила она в заводском бараке, единственном оставшемся на район, но теперь уже на веки вечные. Длинное унылое здание походило на деревенский коровник, только с окнами, многие из которых, впрочем, были заклеены газетами, а то и вовсе заколочены.

Мама Паломы оказалась женщиной крупной с мясистым туповатым лицом, на котором застыло сонное выражение. Позже Васька понял, что Ольга – назвать ее Ольгой Витальевной у него язык не поворачивался – спала почти все время. А если не спала, то пребывала в состоянии, близком ко сну.

Ступор исчезал, лишь когда в жизни Ольги появлялся мужчина…

Но в тот день все было обыкновенно. Палома оставила сумку, впрочем, вытащив из нее подаренное Васькой яблоко.

– Идем?

– Идем, – ответил Васька.

Из барака он выбирался торопливо, стыдясь того, что ему неприятен запах этого места, как и запах матушки Паломы, и грязь, и крупные тараканы, что не спешили разбегаться при появлении людей. Именно забивая этот страх, Васька говорил. Он пересказывал новой подруге все истории, которые только слышал, и тут же расцвечивал их новыми, волшебными подробностями.

А Палома слушала, охала и ахала, смеялась или же замолкала. И не спешила назвать Ваську лгуном. Ну или фантазером, как выражалась Васькина мама. Ему был приятен восторг.

Голубятня стояла за заводской чертой и была построена, пожалуй, в то же время, что и бараки. Но после ее ремонтировали, красили, а в позапрошлом году расписали синими и зелеными птицами.

– Красиво, – оценила Палома и вздохнула: – А нас туда пустят?

За решеткой бродили голуби, важные, курлычущие, они расправляли крылья и хвосты, надували зобы, красуясь друг перед другом и перед Паломой тоже.

– Пустят!

Вообще-то Васька несколько сомневался, но попробовать стоило. И он смело двинулся к воротцам, закрытым, но не запертым.

– Дядь Миша! – крикнул он. – Дядь Миша…

– Чего?

Дядя Миша обретался при голубятне давно, хотя никто и никогда не платил ему за досмотр птиц или починку помещения. Корма, и те дядя Миша покупал за свои, кровные, и это обстоятельство периодически ввергало его в тоску. Тогда дядя Миша начинал грозиться, что уйдет из голубятни, а птицы пускай себе дохнут, раз уж нет никому до них дела. Но на второй бутылке он спохватывался и ударялся в слезы.

Впрочем, сегодня дядя Миша был почти трезв. И в голубятню пустил.

– Ей понравились голуби. Птица мира… птица любви… символ и все такое. Она бегала через день, и я с нею. Это было… было чудесно. Ты понимаешь? Ты вообще в состоянии понять, что такое чудо? – Василий тряхнул Томочку, и она сцепила зубы – не закричит.

– Но мы росли. Росли, росли и выросли. Классика, правда? Она – принцесса. Он – хулиган. И ведь что странно, это у меня была полная семья, это я никогда не знал проблем. Мне не надо было думать о еде, одежде… или хотя бы о том, чтобы не попасть под горячую руку мамочкиного сожителя. И вот я до сих пор не пойму, чего же мне не хватало-то, а? Не знаешь?

– Понятия не имею, – сухо ответила Тамара.

Как ошибалась она в этом человеке! И главное, что, глядя на него, не могла сообразить, где прятался нынешний и куда исчез прошлый.

– Я тащил чисто из азарта. Крути ради. Относил ей. Мне нравилось подкармливать мою Палому. Давать шмотье. Она никогда не спрашивала откуда, брала, хотя я видел, что ей не нравится. А потом у нас состоялся разговор. В той же голубятне.

Дядя Миша умер под Новый год, уснул в сугробе, а проснулся с пневмонией. Долго кашлял, выплевывая легкие по кускам, и сердце не выдержало. Васька не пошел бы на похороны – делать ему больше нечего, – если бы не Палома.

– Нам надо, – строго сказала она, и Васька не посмел ослушаться.

Он всегда подчинялся ей, находя в этом странное удовольствие, в котором сам себе стеснялся признаться. И в тот раз тоже. Напялил темные джинсы, новенькие, купленные мамашей по случаю, и отцовский синий свитер. Мама опять кричала. Ей не нравилось, что Васька водится с оборванкой. Она не желала видеть Палому, пугалась белизны ее кожи и темных тяжелых волос.

Васька мамке не перечил. Ему было проще уйти из дому, чем слушать все это.

– И не возвращайся! – крикнула вслед мать, когда Васька грохнул дверью о косяк.

Не вернется. До полуночи. А там мать, глядишь, и успокоится, злость сменится страхом за него, а тот выльется в слезы. К слезам Васька был привычен.

Палома уже ждала, за бараком, на крохотном пятачке между двумя туалетами.

– Мамка опять пьет, – сказала она и вздохнула, ежась.

На ней было старенькое пальтецо, перелицованное, перешитое, но несмотря на все ухищрения – бедное. Хуже него – лишь старенькие ботиночки, из которых выглядывали вязаные носки.

– И этот ее… новый.

Она никогда не называла маминых мужей, число которых за прошедшие годы перевалило за сотню, если не за две, по имени. Мамины мужья делились на новых, старых и бывших. Иногда все трое встречались и закипала драка, которая заканчивалась или попойкой, или милицией. Палома в попойках не участвовала, а от милиции скрывалась в комнатушке, не желая быть хоть как-то связанной с подобными событиями.

Но сегодня выражение ее лица отличалось от обычного, и Васька насторожился:

– Пристает? Он к тебе пристает?

– Он? Ну… не то чтобы… но… просто неприятно. Я никому не говорила. Даже Галке. И ты не говори – она расстроится. А ей нельзя расстраиваться. Ей надо учиться.

– Не скажу. Я его просто урою.

– Не надо, – она вцепилась в его рукав, и он сквозь синтепон и толстый рукав свитера ощутил, до чего холодные у Паломы пальцы. Васька снял свои перчатки и велел:

– Надень. А не то околеешь.

Ему нравилось отдавать ей и думать, что ей теперь немного теплее, чем раньше. И если бы Васька мог, он отдал бы все. К примеру, старое мамкино пальто с меховым воротником. Мамка все равно ведь не носит и каждую весну грозится выбросить, но не выбрасывает.

Только мама ненавидит Палому, и ни за что не отдаст ей пальто, хоть бы и ненужное.

– А этого… ну того, я поучу. Хорошенько поучу. Он тебя за километр обходить станет.

– Не надо, – повторяет Палома, и разговор обрывается: пришли.