Новенький - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сатклифф cтр.№ 5

Нас разводят на позиции перед игрой и информируют, что судить ее будут с присвистом. Мистер Дин сует пальцы в рот, мы изображаем «живость», он дует. Три или четыре попытки, но, покраснев от натуги, он издает лишь невнятный «шьюить». Я предлагаю научить его свистеть вслед девчонкам. Мистер Дин смотрит с подозрением, не понимая, хочу я помочь или издеваюсь, в конце концов угадывает и грозит показать мне «...что-то».

Он пытается спасти свое достоинство, изобразив обычный свист, но пальцы прижимает к подбородку. Утомившись унижать мистера Дина, наш капитан бьет из центра, и матч начинается сам собой.

Судья свистит тихо, поэтому легко притворяться, что не слышал шипа, или, наоборот, – слышал, когда никакого шипа не было. Мистер Дин вскоре теряет всякий контроль над игрой. Команды, однако же, не погружаются в хаос – между ними царит замечательное взаимопонимание, они усердно поддерживают друг друга, делая все, чтобы неверно истолковать любую команду судьи. Все тридцать игроков на поле трудятся в гармонии, изображая стремление выиграть, а на самом деле сосредоточившись лишь на том, чтобы довести мистера Дина до нервного срыва.

К примеру, на линии ворот синих выстраивается идеально ровная шеренга, а мистер Дин, стоя в сотне ярдов под полосатыми воротами, вопит:

– СХВАТКА! СХВАТКА! СЮДА! БЕГИТЕ СЮДА! ВЫ СЛЫШИТЕ? ВЕРНИТЕСЬ! НЕ НАДО НА ТУ ЛИНИЮ! ТАМ НЕТ ЛИНИИ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ? ВЕРНИТЕСЬ! ТАК НЕ ИГРАЮТ! ВЫ ЖЕ ПЛОЩАДКУ УСТУПАЕТЕ, СИНИЕ! ХОРОШО, ХОРОШО, ПОДОЖДИТЕ!

Голос у него слабый, но различимый. Он тусуется в воротах уже несколько минут. Мы держимся в стенке.

Затем Эткинс вырывается, мчится через все поле и останавливается в двух ярдах от линии ворот, божась, что слышал свисток. Мистер Дин не знает, что делать, поэтому назначает пенальти, – это уже футбол, а не регби, но ему об этом никто не сообщает.

Одна схватка длится десять минут, потому что никто не толкается. Через девять минут мистер Дин грозит оставить всех участников схватки после уроков, если кто-нибудь не начнет толкаться. Хукер синих орет из эпицентра схватки, что это нечестно, потому что у всех такие большие ноги, что он не достает до земли, и он бы рад толкаться, только не может, а родители урежут ему карманные деньги, если его еще раз оставят после уроков до Рождества, и это нечестно.

Куча-мала начинает кружиться, и движения становятся согласованными. Свалка несколько раз описывает круг, а мяч неподвижно лежит в центре. Она идет на восьмой оборот, когда мистер Дин выдувает конец тайма.

Второй тайм задерживается, поскольку команды должны обменяться сторонами поля, и все спорят о том, какая у кого была сторона в первом тайме. Что поразительно, мистер Дин тоже вступает в спор и в итоге проигрывает.

Первые десять минут второго тайма все происходит в исключительно замедленном темпе, от чего мистер Дин покидает поле почти в слезах. Пару минут мы чувствуем себя немного виноватыми, но в целом никто не может припомнить игру лучше сегодняшней. В раздевалках, впрочем, атмосфера несколько иная: мистер Дин вышагивает туда-сюда с криками: «Раздевайтесь! Раздевайтесь! Все под душ! Раздевайтесь!» Мы понимаем, что он будет крайне разочарован, если пропустит эту маленькую радость.

Раньше нашу школу обвиняли в том, что она выпекает безжалостных, своекорыстных отъявленных тэтчеристов, и, хотя отрицать это трудно, следует заметить: вышеописанный эпизод доказывает, что в определенных обстоятельствах дух сотрудничества нам не чужд. Зайдите в самую расслабленную, хиповую-расхиповую школу Штайнера [5] , и я удивлюсь, если вы найдете там столь великолепный пример самозародившегося гармоничного сотрудничества молодежи в достижении общей цели.

Кроме того, любая школа, не выпускавшая безжалостных, своекорыстных тэтчеристов в 1986 году, вопиюще отставала от жизни, и, наверное, наша вписалась в восьмидесятые лучше остальных. Когда я поступил туда в 1981-м, школьный девиз «Служи и повинуйся», вышитый на кармане моего блейзера, звенел величавой историчностью. Но когда я перешел в шестой класс, дух времени изменил значение этой фразы. Плата за обучение росла, школа строила новые библиотеки и спорткомплексы, и смысл девиза сдвинулся от «я буду служить и повиноваться тебе» к «ты будешь служить и повиноваться мне, поскольку у моих родителей куча бабок и они покупают мне образование, так что я буду дьявольски богат, а ты не суйся».

На карманах блейзеров не хватало места для отредактированной версии девиза, но он все равно был с нами: в нашей походке, в том, как мы говорили, – громче учеников других школ. До людей доходило.

После игры я переодевался как раз возле Барри (сюрприз!). Он пришел чуть позже меня, потому что играл в общешкольной команде регбистов. Я одевался, и мой взгляд то и дело обращался к нему, – а он раздевался.

Какое тело! Какое тело!

А когда он направился в душ – не сутуло потрусил, как большинство голых мужиков, а просто обычной походкой, – я глаз не мог отвести от его тылов. Какая задница! Какая фантастическая задница!

Мне не хотелось ее трогать или что-то. Я определенно не хотел совать в нее член. Просто я почему-то не мог на нее не смотреть. Я не гомофоб – поймите меня правильно, – но я и не хренов гомик. Нет. Когда я смотрел на Барри, у меня не вставал, ничего. Я просто... Я как-то по-мужски восхищался его красотой. Может, завидовал его власти над женщинами. Я хотел выглядеть, как он, чтобы можно было заниматься сексом с кучей женщин, а потому и не мог перестать о нем думать или на него смотреть. Вот в чем дело.

Впрочем, неважно – я заставлял себя на этом не зацикливаться. И уж точно это не имело значения для Барри, поскольку мой прелестный юный друг сильно тормозил по части понимания самых обычных вещей и даже не догадывался, что творится у меня в голове.

И этому его свойству я тоже завидовал. Я за такие мозги отдал бы все на свете. Его, похоже, вообще ничего не волновало. Он ни о чем не беспокоился. Просто что-то делал. Ничто не сжигало ему мозг. Все, чего он не понимал, забывалось через несколько секунд. Ни тебе нытья, ни самокопания, ни душевных мук, ни хандры – просто забывалось. Невероятно.

Или, может, так все гои умеют. Так или иначе, Барри, видимо, был немного не в ладах с собственными эмоциями.

Постепенно, проводя все больше времени вместе в автобусе и беседуя по часу в день, мы знакомились все лучше. Обсессию в моих чувствах к нему мне удалось приглушить, и напряжение между нами стало спадать. Наши диалоги уже не напоминали разведку боем, я больше перед ним не трепетал, и вскоре мы стали обычными друзьями.

Я по-прежнему фантазировал. И нервничал: мне казалось, происходит что-то неестественное. По-прежнему сомневался в правильности своих гормонов. Но хотя мой мозг часто отправлялся в свободный полет, переходящий в пике сексуальной паранойи, внешне я общался с Барри абсолютно естественно, и никто бы не заметил во мне ничего странного.