Еще я вижу клятого мистера Прентисса-младшего: он едет на коне рядом с отцом, и под глазом у него фингал — Киллиан постарался. Приятно посмотреть.
Тут до меня доходит: раз они здесь, сражение на ферме закончилось. Что бы ни случилось с Беном и Киллианом, это уже случилось. Я на секунду опускаю бинокль и проглатываю ком в горле.
Мэр и его люди остановились и что-то обсуждают, разглядывая большой лист бумаги — видимо, карту. Небось, эта получше моей будет…
О черт!
О черт, вы шутите!
Аарон.
Из чащи выходит Аарон.
Мерзкий, гнусный, вонючий, тупой Аарон.
Его голова почти целиком закрыта повязкой, и он держится поодаль, размахивая руками, как бутто читает проповедь, хотя никто его не слушает.
Но КАК? КАК он выжил?! Когда он уже ПОДОХНЕТ?!
Это я виноват. Болван и трус. Слабак и тупой трус. Аарон выжил и повел мэра, черт бы его побрал, за нами! Я не убил его, и теперь он пришел убить меня.
Наваливается тошнота. Я сгибаюсь вдвое и со стоном хватаюсь за живот. В ушах стучит так громко, что перепуганный Манчи отползает в сторону.
— Все из-за меня, Манчи, — говорю я. — Это я виноват.
— Виноват, — растерянно тявкает пес. Он просто повторяет за мной, но ведь в точку, согласитесь?
Я заставляю себя еще раз глянуть в бинокль и вижу, как мэр подзывает Аарона. С тех пор, как мы стали слышать мысли друг друга, Аарон считает всех животных нечистыми и близко к ним не подходит, поэтому мэру не с первого раза удается его подозвать. Наконец тот подходит и смотрит в карту, слушая расспросы мэра.
А потом поднимает голову.
И глядит через болото и деревья наверх.
Прямо на мой холм.
Прямо на меня.
Он не может меня видеть, не может. Или?.. Нет, ему нужен мощный бинокль, как у девчонки, а ничего похожего у них нет, да и не было никогда. Он не может меня видеть.
Не успев даже толком подумать, что делать, я со всех ног мчусь обратно, к девчонке, на бегу выхватывая из-за спины нож. Манчи ураганом летит за мной по пятам и бешено лает. Я пробираюсь через чащу и огибаю заросли кустарника. Девчонка все еще сидит на камне, но хотя бы поднимает глаза, когда я подбегаю.
— Живо! — кричу я, хватая ее за руку. — Надо бежать!
Она шарахается, но я не отпускаю.
— Нет! — ору я. — Надо бежать! СЕЙЧАС ЖЕ!
Девчонка начинает отбиваться и пару раз попадает кулаком мне по лицу.
Я все равно не отпускаю.
— СЛУШАЙ! — кричу я и открываю свой Шум. Она успевает ударить меня еще раз, но потом затихает и смотрит, смотрит в мой Шум и видит, что нас ждет на болоте. Нет, не ждет, а прилагает все усилия, чтобы нас сцапать. Бессмертный Аарон сейчас вовсю напрягает мозги, чтобы найти нас и сдать вооруженным всадникам. А двигаются они куда быстрее нашего.
Девчонка кривит лицо, как бутто ей ужасно больно, и открывает рот, но не может даже крикнуть. Прежнее молчание. По-прежнему ни звука и никакого Шума.
Безумие какоето.
— Я не знаю, что нас ждет, — говорю, — и вапще ничего не знаю, но что бы нас ни ждало впереди, это лучше, чем то, что сзади. Должно быть лучше.
Лицо девчонки разглаживается и принимает почти прежнее отстраненное выражение, и она сжимает губы.
— Бежим! Бежим! Бежим! — лает Манчи.
Девчонка тянет руку к своей сумке. Я отдаю. Она встает, убирает внутрь бинокль, перекидывает сумку через плечо и смотрит мне в глаза.
— Ну вот и хорошо, — говорю я.
Так, уже во второй раз за два дня, я пускаюсь к реке вместе с Манчи, но на этот раз с девчонкой, которая следует за мной по пятам. Верней, передо мной, — бегает она будь здоров, это точно.
Мы опять поднимаемся на холм и спускаемся по другому склону. Болото остается позади и переходит в нормальный лес. Земля под ногами становится тверже, идти по ней гораздо легче, к тому же это спуск — неужто нам наконец улыбнулась удача? Слева коегде уже проблескивает нормальная река. Рюкзак колотит меня по спине, я задыхаюсь, но бегу.
И сжимаю в руке нож.
Клянусь. Клянусь Богом и чем угодно, если Аарон мне попадется, я его убью. Больше не буду медлить. Ни за что. Никогда. Клянусь вам, я его убью!
Убью гада!
Вот увидите.
Земля под нашими ногами начинает понемногу спускаться влево, и мы приближаемся к реке, где лес более лиственный и прозрачный, а потом снова уходит вправо. Манчи свесил язык и еле дышит, я тоже задыхаюсь, сердце бьется как ненормальное, а ноги вот-вот отвалятся, но мы все равно бежим.
Слева опять появляется река, и я кричу: «Погоди!». Девчонка, здорово меня опередившая, останавливается. Я подбегаю к берегу, быстро озираюсь по сторонам — нет ли кроков, — падаю и начинаю пить, загребая воду горстями. Уж очень она сладкая. Неизвестно, что в ней за дрянь после болота-то, но мне все равно, иначе я просто сдохну от жажды. Я чувствую тишину девчонки: она тоже падает рядом и пьет. Немного отодвигаюсь. Манчи жадно лакает, и между глотками все мы хрипло и тяжело дышим.
Я вытираю губы и смотрю вперед. Берег становится слишком скалистым и крутым — на таком не разбежишься, — и вверх от него уходит тропа.
Я изумленно моргаю, не веря своим глазам.
Тропа.
Девчонка поворачивается и тоже смотрит на нее. Тропа поднимается и вьется вдоль реки. Кто-то ведь ее проложил.
— Она должна вести к другому поселению, — говорю я вслух. — Должна.
И тут издалека доносится топот копыт. Тихий, но отчетливый.
Больше я ничего не говорю, потомушто мы уже вскочили и летим по тропе, река остается все дальше и ниже от нас, а на другом берегу впереди маячит первая гора. На нашей стороне вдоль обрыва тянется густой лес. Тропу явно проложили люди, чтобы можно было спускаться вдоль реки.
Она широкая, тут не одна лошадь поместится, а целых пять или шесть.
До меня доходит, что никакая это не тропа. Это дорога.
Мы несемся по ней: девчонка впереди, потом я, а следом Манчи…
Как вдруг я врезаюсь в девчонку и чуть не сшибаю ее с дороги вниз.
— Ты чего?! — ору я, хватая ее за руки, чтобы она не свалилась с обрыва, и одновременно пряча нож, чтобы случайно ее не порезать.
И тут мне открывается то, что увидела она.
Мост. Далеко впереди мост. Он соединяет два скалистых берега в тридцати или сорока метрах над рекой. На нашем берегу дорога заканчивается, упираясь в непроходимую чащу. То есть дальше пройти можно только по мосту.
У меня в голове начинает брезжить одна мысль.