Шоу на крови - читать онлайн книгу. Автор: Анна и Петр Владимирские cтр.№ 38

Артур Запорожцев обвел взглядом опочивальню и вдруг заорал на ассистентов:

— Мать!.. Йокалэмэнэ! Вы что, слепые?! Какого хрена эта херня тут стоит!

Помощники популярного клипмейкера подпрыгнули, но не особенно удивились. Мат был неотъемлемой частью их работы. Не сразу они врубились, что речь идет об оставшихся в зале музейных экспонатах.

— Так ведь команды не было, Артурчик, — забормотало существо неопределенного пола, стриженное почти наголо, с пирсингом на всем, что выступало на лице и фигуре.

— А мне по цымбалам! — продолжал возмущаться гений режиссуры. — Сами е…сь! Репа совсем не работает? За такие бабки, какие я плачу, должны были сами …ть!

— Что конкретно вынести, Артурчик?

— Все. На хрен. Гнилое старье, …ть!!!

— А вот эту? Голую на мраморе? Ща прочитаю табличку… «Мадам Рекамье». Ее тоже? На хрен? Она такая шикарная, с титьками! По-моему, вписалась, а?

— Я тебя, морда собачья, не спрашиваю, как по-твоему! Мать!!! Убери отсюда эту мадаму и засунь ее себе в ж…!

Поднялась суета. Команда клипмейкера, осветители, ассистенты и рабочие побросали свою аппаратуру и навалились на музейные экспонаты. Они таскали из зала все подряд: шкаф-бюро, портшез — кресло-карету, в котором переносили французских вельмож; статую Людовика, короля-солнце… Труднее всего было вытащить несколько скульптур. Но все же им удалось вынести, истекая потом и кряхтя, мальчиков-амуров и бюст мадам Рекамье.

Когда все музейное убрали, вынесли и растыкали по углам, Артур приступил к съемкам. По экспозиции музея, вдоль темнеющих картин, тускло отсвечивающих мраморных и бронзовых статуй, мимо старинных рам и зеркал, точно пыльный вихрь, проносился ядреный режиссерский матерок.

В это время в музее находились некоторые его работники. Старший научный сотрудник отдела фондов Валерия Аросева дежурила по музею и находилась во флигеле. В массовом отделе полуночничала Олеся Суздальская, младший научный сотрудник. Не успев сделать это днем, она набирала на компьютере текст экскурсии для школьников. Смотрительница требовалась нынче только одна, но остальные старушки узнали от Лужецкой из Французского зала о съемке. И притащились ночью в музей из любопытства — нечасто такое увидишь!..

Суета в музейной экспозиции и особенно истерические крики Запорожцева парализовали смотрительниц. Впервые в жизни они убедились, что золото и богатство — настоящие братья, притом близнецы. Невооруженным глазом музейные бессребреники увидели, что золото — это даже не металл, не материал, а другой поток жизни. И в этом другом потоке нет места не только картинам и скульптурам, но и — тем более — простым людям. Люди с золотом и люди без — существа с разных планет. Глупые люди, стерегущие музей, были уверены в каких-то отживших постулатах… Музей — храм искусства. Картины — великие памятники прошлого. Скульптуры — шедевры великих мастеров. И тут пришел мальчик-мажор, правнук по возрасту, и одним своим монологом послал их вместе с их музеем-храмом в… В общем, далеко.

Придя в себя, старшая смотрительница Лужецкая побежала жаловаться на самоуправство режиссера в массовый отдел. Туда было ближе всего — рядом с античным двориком, справа от лестницы. Задыхаясь от быстрого спуска на бельэтаж, она распахнула дверь экскурсионного отдела и проплакала:

— Олесенька Семеновна! Там такое творится! Мародерство! Музей гибнет!

— Что такое, Оксана Лаврентьевна?! Присядьте, пожалуйста. Что с вами?

— Пойдемте скорей! Сами увидите! Я не могу… — промокала слезы смотрительница.

Олеся быстро поднялась на второй этаж, и ее взгляду сразу открылась кощунственная перестановка. Она не мешкая вошла в ослепительно освещенный зал.

— Вы… Кто вам позволил заниматься самоуправством?! — возмущенно обратилась девушка к человеку в кресле с надписью «Режиссер».

Съемочная группа застыла. Запорожцев, не поднимаясь, окинул взглядом скромное бедное платьице Суздальской, высокую нескладную фигурку, бледное личико. Он был тертый калач и сразу понял самое главное: она ничего не решает. Опасаться следовало лишь начальства, но не в данном случае, когда за все уплачено. Поэтому он повел себя, как поступал чаще всего, — с обезоруживающей наглостью.

— Как вас зовут, Золушка? Вот так ворваться на чужой бал и даже не представиться… — сложил руки на груди клипмейкер.

— Суздальская Олеся… Семеновна.

Запорожцев посмотрел на музейщицу, как на вылезшую из плинтуса мышь, которая пытается помешать съемкам его клипа.

— Очень, очень НЕприятно! Запорожцев Артур. Так кто вы такая, чтобы я перед вами отчитывался? Директор? Министр? Президент?

В группе захихикали, подыгрывая режиссеру.

— Я младший научный сотрудник экскурсионно-массового отдела, и я имею право спросить…

— Ничего подобного! Никаких прав ты не имеешь, младшая, — цинично перейдя на «ты», залепил ей рот клипмейкер. — Вот что я тебе скажу! Ты получаешь зарплату, потому что я снимаю в этой богадельне клип. И такие, как я. Иначе сидела бы без зарплаты. Как шахтер в шахте. Твое начальство в курсе всего, что здесь происходит. Если есть сомнения — вот телефон, звони своему директору! — Он протянул ей мобильный.

Олеся представила, как она посреди ночи будит звонком директора Никиту Самсоныча и как он устраивает ей разнос. Девушка вышла из зала, закусив губу. В ее воображении возникла картина: «Запорожцев снимает клип олигарху-братану», как в знаменитой картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». В репинской картине звучал смех. Этот смех, веселый и озорной, ходил по кругу, как танцующий казак. В экспозиции вокруг Запорожцева тоже звучал смех, но смеялись над ней! Вся съемочная группа радовалась очередной маленькой победе удачливого шоумена над музейщицей-неудачницей. На картинке в Олесиной голове композиция застыла. Возле головы режиссера надулся пузырь, как в комиксе, и в нем появились матерные слова. Группа подобострастно ржала. Полуголая певица выпрыгивала из декольте. По кругу картины Запорожцева ходил не смех, а цинизм…

Олеся промокнула слезы и пошла к Аросевой, поплакаться в ее надежную «пуленепробиваемую» жилетку.

Тем временем со съемкой клипа «Алмазные слезы» были свои сложности. Артур уже в шестой раз командовал: «Разгон! Камера! Мотор!», звучала фонограмма, красивая Франческа с обнаженными плечами и грудью стояла у царского ложа, две камеристки расшнуровывали ее корсет, а она открывала рот, обернувшись к камере. Но артикуляция ее нежных блестящих губ не совпадала с фонограммой: «О том, что спас подвески, пришли мне эсэмэску, пришли мне эсэмэску, д’Артаньян!» Слезы же вообще не получались, хоть ей и лук ассистенты подсовывали, и глицерин на щеки капали. Все было не то.

— Франя, твою мать! Соберись! — закипал Запорожцев. Он не мог при всех орать на нее так же, как на своих помощников, все-таки клип снимался на деньги ее любовника, и это сильно его раздражало. — Где слезы? Где тоска по любимому? Ты выглядишь так, словно у тебя стащили жвачку! У тебя должно быть другое состояние, принципиально другое! Ты не ноготь сломала! Франя! Ты навек расстаешься с любимым!!!