— Мальчишку туда не пускайте.
Но я уже и не хотел туда идти. Потому что почувствовал страх циркового охранника. Знаете, это сложное ощущение. Мы многого боимся, мы простые люди и привыкли то здесь, то там страшиться неведомого, страшиться смерти, одиночества, разгулявшейся снежной бури и грохота льдов вдали. Но наемники видели много больше нашего, и чувства их должны были притупиться. Однако в душе Лавра все замирало от ужаса. Не могла простая кровь так повлиять на матерого воина.
То, что он увидел в доме Одноглазого, сильно его напугало, хоть он и не показывал своего страха.
— Что это, Лавр?! — спросил у него Пузо. Толстяк прислонился к стене, скинул капюшон и жадно глотал ртом воздух. Я не видел его лица, только черное пятно бороды, но было ясно, что смотрит он на командира. — Ты это видел, да?
Эльнар подхватил фонарь Лэнни и ловко, легко, несмотря на свою внушительную комплекцию, поднялся на крыльцо, а затем исчез в доме.
Спустя несколько мгновений он вернулся и, спрыгнув на снег, упал на колени и с шумом прочистил желудок. Наемники переглянулись.
Эльнара тут же окружили товарищи, испуганно поглядывая на зловещий провал, словно оттуда уже надвигалось жуткое нечто, готовое сожрать всех, кто собрался на узком настиле перед старым домом.
— Бауди, беги к шаману… — сказал мне Эльнар, как только отдышался. — Пусть сюда идет. Там все разрушено, все перевернуто кверху дном. Проклятье, а Одноглазого как размазало по всему дому… Везде кровь. На столе, на полу, на стенах. А голова… Она над порогом… Висит… А глаза как живые! Он смотрел на меня, ребята! Как живой, понимаете?! А из шеи…
Его опять вырвало. Вытирая грязный рот рукавом, чтобы на морозе не треснули губы, охотник оглядывался на черный дом.
Мне хотелось отказаться. Пожаловаться на боль в ноге, которая так и не унялась. Сказать, что я устал, что мне страшно, что я ужасно замерз, что я так и не увидел представления циркачей, будь они прокляты. Что я не хочу идти к шаману один. Но близость к дому, который осквернила темная магия (теперь я точно это знал), пугала еще больше дороги к Сканди. Там, за крепкими, забрызганными замерзшей кровью стенами, где хранились разворошенные чужаками вещи из жизни моего отца, далекого и почти незнакомого, теперь разлилось зло. И оно уже зацепило двух наемников и Эльнара.
Оно могло коснуться и меня.
— Быстрее, Бауди! — прикрикнул Лэнни. Он растерянно топтался у коленопреклоненного товарища.
— Ледовые гончие, — прохрипел вдруг Лавр. — Это сделали ледовые гончие, клянусь вам.
Наемники переглянулись, пряча от товарища недоуменные улыбки.
— Парень не врал! — продолжал тот. — Это были ледовые гончие!
— Бауди! — возмутился Лэнни, видя, что я все еще стою на месте и смотрю на Лавра.
— Зови вашего шамана, парень, — заметил мое внимание наемник. — Тут без него не обойтись… Беги шустрее. Лети быстрее голубой акулы!
Он повернулся к толстяку:
— Пузо, пошли кого-нибудь из ребят на корабль, пусть Кривозуба сюда тащит, даже если он пьян в стельку. Один колдун хорошо, а два лучше. Если увидит шамана мастера Аниджи, то пусть тоже позовет. И предупреди всех, кто на представлении торчит, пусть будут начеку.
Лавр опять посмотрел на меня:
— Да беги уже!
И я побежал. Вернее, похромал, стараясь скрыть боль в ноге от тех, кто остался у дома Одноглазого. Опираясь на обледеневшие поручни мостиков, скользя на тех платформах, которые плохо убирались хозяевами. Под темным, затянутым тучами ночным небом. Мне все казалось, что ледовые гончие и их хозяин так и не ушли из деревни. Что они скрываются в каком-нибудь из домов, наблюдая за мной. Или идут по моему следу, плотоядно облизываясь и не боясь колючего мороза.
Но я не остановился.
Как вы уже знаете, шаман Сканди жил отдельно от деревни, в храмовом ледоходе ярко-красного цвета. Сейчас, ночью, святилище казалось совершенно черным, и даже огни фонарей, освещающих обитель стихийного волшебника, не выдавали истинного его обличья.
Через неровный лед и маленькие гребни заструг шла протоптанная тропка, которую пожилой шаман ежедневно расчищал до старых торосов и продолбленных в них проходов, а от них и до деревни этим занимался Шанц ан Грант, в прошлом рыбий шахтер, а теперь первый помощник шамана, но живущий не со стариком, а на окраине Кассин-Онга. Чтобы не потеряться, здесь тоже были сделаны перила, и даже в сильную пургу, когда ветер сбивал с ног, человек мог дойти до ледохода Сканди без риска неудачно свернуть с пути, заплутать из-за этого в ревущем буране и околеть совсем рядом с деревней.
Когда я добрался до тропы, прошло, как мне кажется, не более часа. По разгоряченной спине то и дело скатывались капли пота, которые быстро остывали, и от этого мне становилось еще холоднее, чем было. Я шел, быстро-быстро переставляя ноги и проклиная холод. Легкие болели от усталости, голова кружилась от мороза, но я ни разу не остановился.
За моей спиной сверкал огнями цирковой ледоход, возвышаясь над снежными куполами деревни. Там до сих пор царили веселье и праздник.
А в доме моего отца…
Я не хотел представлять себе то, что увидели там наемники и Эльнар…
Как же холодно! Почему я не надел теплой парки, под которой даже в такие морозы комфортно? На кого я хотел произвести впечатление, натянув этот нелепый тулуп?!
Слева и справа надо мной высились стенки древних торосов — я добрался до узкого перехода между землями деревни и владениями шамана. В этом месте всецело ощущались мощь и непоколебимость вечной мерзлоты. Четырехъярдовые вздыбившиеся льдины безмолвно нависали над головой, и рядом с ними я сам себе казался ничего не значащей букашкой, которую можно растереть одним шлепком холодной, смертельно твердой ледяной лапы.
Я неосознанно увеличил шаг, забыв про боль в ноге и стараясь побыстрее миновать зловещий коридор. Именно в этот момент позади меня послышалось тихое звяканье.
Сердце подпрыгнуло в груди, попыталось пролезть в горло, царапая грудь, а во рту моментально пересохло. Стараясь не шуметь, я в несколько больших шагов оказался за пределами прохода и нырнул в сторону от тропы, прижавшись спиной к гряде. До ледохода Сканди оставалось ярдов двести-триста… А за спиной…
Мои чувства обострились. Не знаю, что было тому виной — столкновение с гончей, а может быть, душный страх охотников и наемников у места, где убили Одноглазого. Но сейчас я отчетливо чувствовал злость. Злость и обиду человека (а человека ли?), идущего по моим пятам. Темное облако недобрых эмоций окутывало моего преследователя, и ничего хорошего случайному встречному (то есть мне) не сулило. Присев, я зашарил по льду руками, надеясь, что судьба подарит мне хоть что-нибудь, чем можно попытаться защитить себя.
Вскоре стали слышны торопливые, чуть резкие шаги человека; ритмично, почти зло хрустела снежная крупа под его ногами. Я шмыгнул носом, чувствуя, как замерзли в нем волосы.