Перекресток зимы и лета - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 28

Князь с княжной и приближенными выехали из детинца, когда уже совсем рассвело. Улицы посада были малолюдны, обилие следов от ног, полозьев и копыт на дороге говорило о том, что большинство глиногорцев уже ушло вперед. Громобой ехал возле князя, в своем старом, изрядно потрепанном кожухе, но держался так уверенно, что вовсе не казался чужим среди богато разодетой дружины. Все Скородумовы воеводы и бояре с семьями, все его кмети надели лучшее цветное платье, словно ехали на праздник. Все разделяли веру князя: какой бы невероятной ни казалась надежда, – чем сильнее наше желание, тем меньший повод позволяет надеяться, – князь уже верил, что дочь его будет спасена, и уже не мог подавить в сердце неосторожной радости.

Дарована тоже ожила: лицо ее стало не таким бледным, как было в час приезда, на щеках появился легкий румянец, глаза заблестели, как настоящее золото. Темная туча, так долго висевшая у нее над головой, задрожала и сдвинулась, давая дорогу солнечному лучу; он был еще робок, далек, слаб, но его увидело сердце Дарованы, и этот луч освещал ее изнутри. Она ехала чуть позади, рядом с мачехой и Рьяном, но почти не сводила глаз с Громобоя и прислушивалась к его словам. Она и раньше надеялась на него, но смутно, не представляя даже, чем он может ей помочь; его присутствие, ощущение его огромной горячей силы подбадривало, поддерживало ее и придавало мужества для этой страшной обратной дороги. Но теперь она узнала, что он собирается сделать, и была полна несокрушимой веры в его скорую победу. Громобой возвысился в ее глазах настолько, что она, княжна, выросшая в почете и приученная к гордости, с благоговением смотрела на угловатого парня, выросшего в семье кузнеца и не умеющего ни в палаты войти, ни поклониться, ни поздороваться. Все это стало неважным: в нем было нечто большее, гораздо большее. Названая дочь Макоши, получившая свою жизнь прямо из рук Великой Матери, Дарована яснее всех прочих чувствовала в Громобое это «большее», и ей все время виделся у него на лбу огненный знак Перуна.

– Тебе, видать, в поединщики Изволода дадут! – говорил по пути Ратибор, младший сын тысяцкого Смелобора, ехавший возле Громобоя с другой стороны.

– Это еще кто?

– А это у нас был парень. – Ратибор кивнул на дружинный строй, имея в виду, что будущий противник Громобоя раньше был среди дружины. – Самый лучший у нас боец был… Ну, из молодых, кроме Милована, Бистара, Ветрилы и…

– И тебя! – улыбаясь, добавила Дарована, и Ратибор покраснел от удовольствия, обернулся и благодарно улыбнулся ей в ответ, а все вокруг дружно расхохотались.

– И то Ветрилы – это еще как сказать! – закричал один из кметей, рослый и румяный, с молодой светлой бородкой, золотой серьгой в левом ухе и ясно блестящими зелеными глазами. – Это если…

– И Милована – это как посмотреть! – тут же задорно закричал другой кметь, ловкий и длинноволосый, и ясно было, что эти двое как раз и делят честь лучшего бойца в дружине.

– Он в Далибор ходил, там три года в Свентовидовом храме прожил и в тамошней Свентовидовой дружине всякой хитрости научился! – продолжал рассказывать Ратибор. – И как вернулся, так уже никто его побороть не мог. Мы думали, он в тысяцкие метит. А он возьми и захворай – Огневуха [48] на шею села. Сколько ни лечили его, все одно помирал. И пришел к нему Повелин и сказал: если пойдешь служить богам, боги тебе жизнь оставят. Сам Изволод уже в беспамятстве был, за него мать пообещала, и он вскоре уже встал. И пошел он в Озерный Храм. Вообще-то в храм с двенадцати лет берут учить, но раз уж сами боги выбрали… Ну, наверняка его тебе в поединщики дадут.

– Ты сам-то хоть чему учился? – спросил Рьян. – Кто тебя учил?

Громобой пожал плечами.

– Отец-то меня больше в кузнице учил, – он ухмыльнулся. – Да только у нас в Прямичеве не бывало, чтобы хоть кто меня побивал. Хоть ученый, хоть неученый…

Кмети переглянулись. На лицах появилась тревога. Воины, с семи лет посвятившие себя обучению искусству оружного и рукопашного боя, не могли поверить, что в этом деле можно хоть чего-то достичь без этого многолетнего труда. Не бывает так.

– Ничего! – подала голос княгиня Добровзора. – Боги помогут, кто им любезен. Тут науки не надо.

С холма, на который вела дорога прямо от Озерных ворот, озеро уже было видно: даже сейчас, среди снегов, оно оставалось не замерзшим и серовато блестело, как серебряное блюдо.

– Видишь – круглое! – Ратибор издалека обвел озеро сложенной плетью. – Как город стоял, так под воду и ушел!

Громобой кивнул. Ему уже неоднократно успели поведать сказание о Храм-Озере: и кощуну спели, и своими словами рассказали. В древние времена, как выходило по преданию, столицей смолятичей был другой город – Стрибожин, стоявший в двух верстах от Велиши. Посреди города возвышалась священная Стрибожья гора, а на горе был храм, в котором хранилось священное кольцо Небесного Огня – оберег всего племени, дарованный самой Макошью. И однажды пришли к Стрибожину враги-велеты, племя дикое, злобное, роста великаньего, бьющееся дубьем и камением, в шкуры звериные одетое. Обложили они город черной тучей, так что никому не было ни проходу, ни проезду, и требовали непомерной дани: триста коров, триста коней, триста молодых девиц и кольцо Небесного Огня в придачу. И стояли они целых три года, и все запасы в городе истощились, и не было сил у стрибожинцев защищать свой город. И Макошь ответила на мольбы их: опустила она город Стрибожин под воду, и стало на его месте озеро, и скрыла вода навек и город, и храм, и сберегла навсегда священное кольцо Небесного Огня. Ушло племя велетов ни с чем, а город Стрибожин по се поры под водой живет и кольцо священное в храме на Стрибожьей горе хранит.

– А еще бабки говорят, что велеты дикие теперь вернутся, – прибавила Дарована, когда рассказывала об этом Громобою. – Вернутся и нашей землей завладеют.

Ближайший к Глиногору берег озера был обрывистым, а над ним стояло святилище – просторные длинные дома с храмом в середине. Оградой служила цепь крупных черных валунов, наваленных в беспорядке, но так, что между ними не оставалось ни малейшей щелки.

– Это – велеты! – Ратибор снова показал плетью. – Еще говорят, будто Макошь, когда опустила Стрибожин под озеро, велетов превратила в камень. Может, правда, не знаю.

Свободное пространство внутри святилища уже было полно народа, но всем места не хватило, и толпа гудела вокруг стены из черных валунов. Издалека она казалась темной тучей, как будто предсказание бабок сбылось и дикие велеты уже вернулись осаждать священный город. Многие ждали на том холме, с которого как раз съезжала княжеская дружина, – внутреннее пространство святилища отсюда было хорошо видно.

Завидев князя, народ закричал, в воздух полетели шапки, но взгляды были устремлены к Громобою и Дароване. В людях заметно было лихорадочное возбуждение, волнение, нетерпение, нерешительность. Никто не знал, чего желать: то ли победы Громобою, то ли поражения, то ли гибели княжне, то ли спасения. Трудно было решить, что приведет к общему избавлению: одни уже готовы были видеть в Громобое спасителя и даже будущего князя (как говорится, «княжну в жены и полкняжества в придачу»), другие его считали смутьяном, который только разгневает богов своей дерзостью. Вместе с судьбой княжны здесь решалась и судьба каждого: неудивительно, что в Глиногоре остались по домам только безногие, а все собравшиеся у Храм-Озера были возбуждены и ошарашены.