Макс пошатывался, поддерживаемый ее руками. Штора шевельнулась, и в лабораторию вошел Николас.
— Мне не нравится, что ты его сюда приносишь, — заявил он, беря Макса на руки. — Стоит тебе зазеваться…
— Я не зазеваюсь, — перебила его Астрид. — Как прошла операция?
Николас уложил Макса к себе на плечо и понюхал его попку.
— О господи! — вздохнул он. — Признавайся, когда бабушка в последний раз меняла тебе подгузник?
Астрид нахмурилась, встала и забрала у него Макса.
— Для этого дела достаточно одной минуты, — сообщила она сыну, выходя из лаборатории в тускло освещенную Голубую комнату.
— Операция прошла хорошо, — сказал Николас, жуя маслины и коктейльные луковки, поднос с которыми Имельда принесла Астрид несколько часов назад. — Я заехал проведать вас, потому что сегодня вернусь очень поздно. Я хочу быть рядом с Фогерти, когда он проснется. — Он сунул в рот сразу три маслины и выплюнул перцы на салфетку. — А что это за бред ты рассказывала?
— Сказки, — ответила Астрид, расстегивая штанишки Макса и снимая с него подгузник. — Я уверена, что ты их помнишь. — Она вытерла попку Макса, а грязный сверток вручила Николасу. — У них всегда счастливый конец.
* * *
Когда Фогерти очнулся после операции, его первыми словами было:
— Позовите Прескотта.
Николасу тут же послали сообщение на пейджер. Он ожидал этого вызова и спустя несколько минут уже входил в реанимацию.
— Ты мерзавец! — пробормотал Фогерти, пытаясь пошевелиться. — Что ты со мной сделал?
— Четверное аортокоронарное шунтирование, — ухмыльнулся Николас. — Смею тебя заверить, я постарался на славу.
— Тогда почему я чувствую себя так, будто у меня на груди стоит трейлер? — Оставив попытки, Фогерти откинулся на подушки. — Бог ты мой! Я годами выслушивал это от пациентов, но почему-то им не верил. Наверное, нам всем необходимо проходить через операции на открытом сердце. Наподобие психиатров, обязанных проходить терапию. Смиряет гордыню.
Его глаза начали закрываться, и Николас встал. У двери его ожидала Джоан Фогерти. Он подошел к ней, чтобы успокоить и сообщить, что предварительный прогноз очень хороший. Под глазами Джоан залегли черные круги размазанной туши, сделавшей ее похожей на енота. Было ясно, что она плакала. Она села рядом с мужем и начала что-то ему нашептывать.
— Николас, — еле слышно прохрипел Фогерти. — Позаботься о моих пациентах и не ройся у меня в столе.
Николас улыбнулся и вышел из комнаты. Он успел сделать несколько шагов по коридору, прежде чем до него дошло, что только что сказал ему Алистер. С этого момента он исполняющий обязанности заведующего отделением кардиоторакальной хирургии Масс-Дженерал. Не отдавая отчета в своих действиях, он поднялся на этаж, где располагался кабинет Фогерти. Дверь оказалась незаперта, и он вошел. Здесь ничего не изменилось. На столе, сверкая яркими корешками, громоздились папки. Солнечные лучи падали на грозное вращающееся кресло. Николасу даже почудилось, что он видит перед собой Алистера.
Помедлив, он подошел к креслу и сел, положив ладони на подлокотники, как это много раз у него на глазах делал Алистер. Он развернул кресло к окну и зажмурился от яркого света. Он даже не услышал, как дверь отворилась и вошел Эллиот Сэйджет, заведующий хирургическим отделением Масс-Дженерал.
— А ведь кресло еще не остыло, — язвительно сказал Сэйджет.
Николас резко развернулся и вскочил. Кресло откатилось и замерло у радиатора.
— Простите! — пробормотал он. — Я только что был у Алистера…
Сэйджет поднял руку.
— Я всего лишь хотел узаконить ваше положение. Фогерти берет шестимесячный отпуск. Вы теперь исполняющий обязанности заведующего отделением. Я распоряжусь, чтобы табличку на двери поменяли, и дополнительно сообщу вам, какими собраниями и заседаниями мы собираемся загромоздить ваши вечера. — Он повернулся и пошел к двери, но на пороге обернулся. — Мы уже давно осведомлены о ваших талантах и достижениях, Николас, — улыбнулся он. — А о вашем характере слагают легенды. Если это из-за вас у Фогерти проблемы с сердцем, что ж, мне остается только уповать на Бога.
С этим он повернулся и вышел за дверь.
Николас снова плюхнулся в кожаное кресло Алистера (его собственное кожаное кресло!) и начал крутиться на нем, как маленький ребенок. Потом он подъехал к столу и начал, не читая, раскладывать в аккуратные симметричные стопки папки и бумаги. Знакомиться с ними он будет позже. Он снял трубку, набрал номер внешней линии и вдруг понял, что звонить ему некому. Его мать поехала с Максом в детский зоопарк, отец еще не вернулся с работы, а Пейдж… Он вообще не знал, где она находится. Он откинулся на спинку кресла и задумался, следя взглядом за струйкой дыма, которую ветер относил к Бостону. Осуществилось его заветное желание. Он наверху! Вот только почему внутри такая пустота?
Глава 31
Пейдж
Мама утверждала, что эти события никак не связаны между собой, но я знала, что колики у Донегола начались оттого, что она сломала щиколотку. Его корм и его вода не изменились. Резких скачков температуры, также способных спровоцировать это состояние, не было. Но Элмо сбросил маму. Она перелетела через барьер и ударилась о стену. Ей не повезло с приземлением, и на левую ногу пришлось наложить гипс. Я считала, что Донегол заболел из солидарности.
Мама, которой врач, накладывавший гипс, запретил двигаться, припрыгала в конюшню на костылях.
— Как он? — спросила она, падая на колени и проводя руками по шее Донегола.
Он лежал на земле, валялся и часто оглядывался на живот. Мама приподняла его губу и посмотрела на десну.
— Он бледен, — признала она. — Звоните ветеринару.
Джош подошел к телефону, а я села на солому рядом с мамой.
— Возвращайся в постель, — попросила я. — Мы с Джошем обо всем позаботимся.
— Черта с два! — отрезала мама. — И не надо мне указывать, что делать. — Она вздохнула и потерла лицо рукавом. — На столе у входа стоит шкатулка. В ней лежит шприц с банамином. Принеси мне его, пожалуйста.
Я встала, стиснув зубы. Я ведь только хотела ей помочь. Кому хорошо от того, что она ковыляет вокруг больной лошади, которая валяется по всему стойлу и может ее ударить?
— Господи, только не заворот кишок! — пробормотала она. — Я не знаю, где брать деньги на операцию.
Я присела возле Донегола, а мама делала ему укол. Мы вместе гладили его, пока он не притих. Через полчаса Донегол внезапно заржал и с трудом поднялся на ноги. Мама на четвереньках шарахнулась в сторону, в кучу пропитанной лошадиной мочой соломы. Впрочем, она не обратила на это никакого внимания.
— Вот хороший мальчик! — прошептала она и поманила Джоша, чтобы он помог ей подняться.