— Но вы же дали брату десять тысяч долларов, которые он использовал на зачатие эмбрионов, опеку над которыми вы сейчас просите, верно?
— Да.
— И у вас есть права на эти эмбрионы, потому что вы их купили, не так ли? — стоит на своем Анжела.
— Я морально отвечаю за то, чтобы они были воспитаны надлежащим образом, — говорит он.
— Я спрашиваю не об этом. Вы считаете, что у вас есть права на эти эмбрионы, потому что вы их купили. Я права, мистер Бакстер? Я права, мистер Бакстер?
Ни разу во время наших разговоров с Рейдом и Лидди об этих детях брат не поднимал вопрос о чеке, который мне выписал. Он ни единым словом не упомянул о том, что сейчас я что-то ему должен, потому что тогда он дал мне деньги.
Рейд опускает глаза, тщательно подбирая слова, прежде чем произнести их вслух.
— Если бы не я, — наконец говорит он, — этих детей вообще не существовало бы.
Когда судья решает, что на сегодня довольно, я вскакиваю с места, пока меня не остановил Уэйд, и выбегаю из зала суда. Мне приходится протискиваться сквозь группу фундаменталистов из Вестборо, которые кричат, что они на моей стороне.
Когда это превратилось в настоящую войну?
Как только я вылетаю из здания суда, ко мне спешит толпа журналистов. Я слышу за спиной голос Уэйда, и у меня чуть ноги не подкашиваются от облегчения.
— Мой клиент не дает комментариев! — заявляет он, кладет руку мне на плечо и ведет меня по дорожке к стоянке. — Не смей больше так поступать, — шипит он. — Я не позволю тебе, Макс, запороть этот процесс.
Я останавливаюсь и расправляю плечи. Тыкаю пальцем в его вычурную, сшитую на заказ сорочку.
— Ты, — говорю я, — работаешь на меня.
Но это правда не на сто процентов. Потому что все счета Уэйда оплачивает Рейд.
При мысли об этом мне хочется обо что-нибудь почесать кулаки. Лицо Уэйда — соблазнительная мишень. Но вместо этого я только толкаю его в грудь, но так, что он чуть не падает. И не оглядываясь иду к своему грузовику.
Похоже, я знаю, куда направляюсь, еще не доехав до места. В Ньюпорт возле Рагглз-авеню, где скалы. И в те дни, когда сезон серфинга в разгаре, здесь самые невероятные волны, которые мне доводилось видеть.
И еще здесь можно разбиться насмерть.
Моя доска в кузове грузовика. Я раздеваюсь, натягиваю гидрокостюм, который всегда лежит у меня на заднем сиденье, — так, на всякий случай. Потом осторожно, чтобы не напороться на камни, пробираюсь по скалам.
Отдыхающие в воде не плещутся — я один на один с самыми красивыми на свете волнами.
Не знаю, почему в океане все земные проблемы кажутся мелкими. Возможно, потому что я намного меньше окружающей меня стихии. Возможно, потому что я знаю: даже если я перевернусь, можно еще раз выплыть в море и начать все сначала.
Если вы никогда не занимались серфингом, вам не понять тяги к этому виду спорта. Что бы ни говорил, что бы ни делал пастор Клайв, именно в океане я чувствую себя ближе всего к Богу. Это самая удивительная смесь абсолютной безмятежности и безудержного веселья. Вот ты во всеоружии ждешь подходящую волну. Работаешь руками, гребешь как сумасшедший, пока, словно по волшебству, пена у тебя под ногами не становится крылом, и тебя поднимает волной. Ты летишь. Летишь, а потом, когда тебе кажется, что сердце вот-вот вырвется наружу, все заканчивается.
Под доской поднимается зыбь. Я оборачиваюсь и вижу, как следом за мной образуется воронка. Я выпрямляюсь, надеваю заплечник и лечу на доске. Волна обрушивается на меня. Я падаю, кувыркаюсь, ухожу под воду и уже не знаю, где верх, а где низ.
Я разрываю водную гладь. Легкие горят огнем, волосы свисают спутанными сосульками, в ушах покалывает от холода. Это я понимаю. В этом я дока.
Я намеренно не возвращаюсь домой до заката. Кутаюсь в одеяло, сижу на краю скалы и наблюдаю, как луна то исчезает, то появляется из-за набегающих волн. Голова гудит, из-за ужасного падения болит плечо, да и соленой воды я наглотался. Не могу даже описать, как мне хочется выпить. Я бы убил за пиво. Но я понимаю, что если сяду в грузовик, то отправлюсь прямиком в бар и выпью это пиво. Поэтому я сижу и жду, когда закроется большинство заведений, а потом разрешаю себе поехать домой.
В доме Рейда темно. Оно и понятно, ведь когда я сворачиваю к дому, на часах уже почти три ночи. Я поворачиваю ключ в замке, разуваюсь на пороге, чтобы никого не разбудить, и на цыпочках вхожу в дом.
Крадучись я иду в кухню, чтобы выпить воды, и тут замечаю Лидди, сидящую за кухонным столом, словно привидение. Она встает и поворачивается ко мне лицом. Кружева на ее ночной рубашке напоминают морскую пену.
— Слава Богу! — вздыхает она. — Ты где был?
— Катался на серфинге. Мне нужно было проветриться.
— Я тебе звонила. Волновалась.
Я видел, что она звонила мне на сотовый, но удалил голосовые сообщения, даже не прослушав. Я должен был так поступить, хотя и не могу объяснить почему.
— Я не пил, если ты на это намекаешь, — говорю я.
— При чем здесь это? Я просто… Я уже хотела обзванивать больницы, но Рейд сказал, что ты большой мальчик и сможешь о себе позаботиться.
Я вижу открытую телефонную книгу на столе и чувствую угрызения совести.
— Я не хотел, чтобы ты из-за меня не спала. У тебя завтра ответственный день.
— Я все равно не засну. Рейд принял снотворное и теперь храпит, как медведь.
Лидди садится на пол, упираясь спиной о стену. Когда она жестом просит меня присесть рядом, я тоже опускаюсь на пол. Минуту мы молчим, прислушиваясь к тишине дома.
— Помнишь «Машину времени»?
— Конечно.
Этот фильм мы смотрели несколько лет назад. Абсолютно второсортная лента о путешественнике во времени, который потерялся в пространстве и застрял в будущем на восемьсот тысяч лет вперед.
— Ты бы хотел заглянуть в будущее, даже если бы знал, что не в силах его изменить? — спрашивает Лидди.
Я задумываюсь над ее вопросом.
— Не знаю. Наверное, будущее может слишком больно ранить.
Когда она кладет голову мне на плечо, клянусь, я перестаю дышать.
— В детстве я любила читать детективы, потому что в конце очередной главы выбираешь иное развитие событий. И в зависимости от этого меняется конец истории.
Я чувствую запах ее мыла — манго и мята — и шампуня, который иногда краду у нее из ванной и пользуюсь им сам.
— Бывало, я откладывала книгу и пыталась воссоздать ход событий… — Она смеется. — У меня никогда не получалось. Никогда не складывалось все так, как я хотела.
Когда Лидди впервые увидела снег (и я стал тому невольным свидетелем), она вскидывала руки и ловила снежинки. «Посмотри на узор», — сказала она и протянула ко мне ладонь, чтобы и я смог увидеть. Однако снежинка уже растаяла.