Сны женщины - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов, Евгений Хохлов cтр.№ 33

– Бросьте ханжество, – усмехается Татьяна Федоровна. – Могу себе представить, чего вы наслушались в свой адрес от моей грубиянки-бабки.

– Признаюсь, что многие из высказанных ею в мой адрес допущений были для меня полной неожиданностью. Признаюсь, я не в состоянии был проследить логическую цепочку, благодаря которой делались те или иные выводы и выносились суждения. Боюсь, они были предвзяты.

– Козлом небось величала?

– Ммм… Не напрямую, к счастью. Опосредованно. Она делала широкие обобщения касательно сильной половины человечества.

– Вы до противности дипломатичны. Между прочим, я не знаю вашей фамилии, – вдруг заявляет она.

Так я и знал! Внутренний голос мне это подсказывал! Не зря, как я заметил, она избегает называть меня по имени. Небось и имени не помнит, не только фамилии. Но нельзя же так прямолинейно!

– Я знаю, что вашего кота зовут Леопольд, – вдруг заявляет она, смущенно улыбаясь. – Вас… Ой, простите! Наоборот…

– Ничего-ничего, – успокаиваю я допустившую неловкость дамочку и чувствую, что голос мой звучит довольно-таки кисло. – Не стоит беспокоиться, Татьяна Федоровна, у меня много визитных карточек. Я вам и третью дам, и четвертую, и сколько понадобится для того, чтобы вы собрались с силами прочитать мою фамилию. Вот, извольте, – протягиваю я ей очередную визитку.

– Букс, – читает она, – Леопольд Букс, нотариус. Благодарю, я запомню. Я постараюсь.

И ни капли раскаяния в голосе, вы только подумайте! Лишь слегка зарделась, спасибо ей большое. Допустим, так и быть, что совесть у нее есть. Где-то в районе поджелудочной железы, но есть.

– Благодарю вас, Татьяна Федоровна, – слегка кланяюсь я.

– Ну, я пойду, – сообщает она.

– Всего вам хорошего-с. И до скорой встречи, Татьяна Федоровна.

Она сосредоточенно нажимает кнопочки на кодовом замке и исчезает за калиткой, каблучки стучат по каменным плиткам. Дом готов встретить ее. Очередным сюрпризом? Почему бы и нет.

Я немного сердит на нашу героиню. Я шокирован и озадачен, я совершенно не ожидал того, что меня перепутают с моим же котом.

* * *

Обоняние у Татьяны Федоровны развито замечательно, и, еще не войдя в дом, еще на пороге разбирая ключи, она учуяла горьковато-пряный запах знакомого парфюма. И сразу разнервничалась.

– Ерунда и галлюцинации, – успокаивала она сама себя, пока возилась с ключами, отыскивая необходимый. – Это примула цветет и пахнет до отвращения терпко, и от моря веет солью и свежей рыбкой. Откуда он мог узнать, где я живу? Никто здесь этого не знает, никто, кроме милейшего господина нотариуса по фамилии Фукс (или Кукс?) и его кота Леопольда. Или это от меня теперь несет? – принюхалась она к своему жакетику. – Тогда сама виновата – не надо было сходить с ума и целоваться. Вся теперь пропиталась его обожаемым «Легионером». Просто неприлично. В ванную, и поскорее! Смыть этот поцелуй!

Но сколько Татьяна себя ни уговаривала, сомнения не оставляли ее. И правильно, как оказалось, не оставляли, поскольку первое, что бросилось ей в глаза, едва она вошла в гостиную, была мужская рубашка, свисавшая со спинки дивана. По обыкновению, наполовину расстегнутая и с наполовину вывернутыми рукавами. Боже, боже, такая памятная картина! Будто и не было ссор, разрыва, разлуки, лютой ненависти и тоски. Будто бы все по-прежнему, и легкая перебранка из-за его неаккуратности кончится интимным примирением, долгой лаской, бурной игрой, объятиями до самозабвения и остановки сердца и очередным опозданием на репетицию.

Но теперь, после его омерзительных финтов – какие игры?! Какой интим?! На что он надеется, паразит?! Как он посмел?!

– Шубин! Черт тебя подери! – крикнула она на весь дом, и крик прозвучал надрывно. – Ты что, через забор лез?! Дверь отмычкой открывал?! Или через чердачное окно протискивался?! Мало мне сволочного кота! Мало мне… всего прочего! Убирайся или я милицию вызову!

Ответа не последовало. Тогда она скомкала рубашку и, будто ищейка, пошла по следу, по запаху, верхним нюхом ловя направление. В коридоре след обозначился вполне явственно: сначала она подобрала джинсовую жилетку и почему-то обратила внимание на то, как сильно растянуты и обтрепаны петли; потом она поддала ногой штаны с наполовину выползшим ремнем. Подобрала и штаны. Из кармана выпал бумажник, а из бумажника – ее фотография в том самом красном платье. Фотографию она порвала, а бумажник зашвырнула.

Под штанами обнаружились высокие пижонские башмаки из грубой замши с широко распущенными шнурками, связанными в узелок самыми кончиками, – это чтобы надевать, не обеспокоиваясь развязыванием-завязыванием. Сунул ноги – и вперед. Тоже гадкое разгильдяйское приспособление. Она слегка пнула башмак, и он завалился на бок, высунув язык, словно кобелек, который желает, чтобы ему почесали брюхо, и не сомневается во всеобщей симпатии к его воняющей псиной персоне. Далее валялся один носок, второй – они, словно стрелки при игре в казаки-разбойники, указывали направление. Перед самой дверью в ванную круглым гнездом улеглась майка, поверх майки – скомканные трусы, сплошь в непристойных кроликах.

В ванной лилась вода, и под аккомпанемент струй слышалось такое знакомое и давно уже ненавистное:

Под небом знойной Аргентины,

Где женщины опасней тины,

Под звуки нежной мандолины

Танцуют там танго…

– Шубин!!! – распахнула она дверь в ванную. И заорала почти в истерике – так ненавидела: – Сколько раз я говорила тебе не разбрасывать свое барахло по всему дому! И… и молчи! Я все равно не буду слушать! Все твои слова – ложь! Твоя любовь – ложь! Ты лжешь на каждом шагу! Ты трусишь и лжешь! Ты лгал, когда целовал меня сегодня! А потом сбежал, трусливая дрянь! Сбежал, как всегда! Тебе на меня наплевать! Тебе всегда было на меня наплевать! – уже рыдала она.

За беленькой шторкой, прикрывавшей ванну, тем не менее, продолжали самозабвенно петь, совершенно игнорируя исступление Татьяны Федоровны. «Поют о стра-асти нежно скри-ипки-ии, и Кло, сгибая стан свой гибки-и-й…» – слышалось в шипении струй, бивших из душевой лейки. Лившаяся вода вела мелодию не хуже классического органчика бандонеона, водопроводные трубы поддерживали нежным гудением.

На тонком пластике шторки, однако, не читалось тени – темный силуэт, который, казалось бы, неизбежно должен был обозначиться, отсутствовал. Но Татьяна Федоровна в раздражении своем не обратила на это внимания.

– Одевайся и выметайся! – кричала она надрывно. – Я не желаю тебя видеть! Никогда! Никогда, слышишь?! Чеши отсюда! Хочешь – к этой своей последней хивре с колхозным перманентом, хочешь – к своим ненаглядным малолеткам! Они обожают тебя до поросячьего визга! До полуобморока! Потанцуй с ними! Дай им повод прижаться! И они тебя оближут от пяток до макушки!

Татьяна с силой метнула брючным комом. Шторка подалась аж до кафеля стенки, обозначая пустоту, шпенек ремня прорвал тонкий пластик, и из пореза вдруг тоненькой струйкой брызнула кровь.