Вера, Надежда, Виктория - читать онлайн книгу. Автор: Иосиф Гольман cтр.№ 16

Второй рекомендуемый Ефимом путь выхода из коллапса был строго противоположным: максимально увеличить активность, подбирая рыночную долю тех, кто финансово помер. Рынок-то все равно сократился не до нуля, что-то, да осталось. Но и приверженцы второго пути все равно были обязаны по максимуму использовать рецепты первого.

Такая тактика была единственно возможной для выживания, и Ефимовы – хорошо, кстати, оплачиваемые – советы многим помогли сохранить бизнес.

Однако в «Беоре» все всё понимали и… почти ничего не делали.

Почему? Потому что теория никак не хотела скрещиваться с практикой. Нет заказов в типографии – надо увольнять людей.

Но кого? Сергея Владимировича, который честно отработал пятнадцать лет? Или тетю Машу, с ее мужем-инсультником? Или Надежду, которая, когда на ровном месте создавали «Беор», отработала больше года без зарплаты?

В общем, натекавшие минусы Ефим с Сашкой Орловым молча покрывали из раздобревшей за тучные годы кубышки.

Месяц, другой, третий.

Пятый.

Потом кубышка иссякла. И пошел крутиться счетчик долгов.

К счастью – только внутренних, перед собственными сотрудниками: внешних долгов они в свое время догадались не наделать (что тоже не говорит о них как о настоящих бизнесменах).

«Беор» – с такими учредителями – наверняка бы сдох окончательно, если бы не здравый смысл его сотрудников, начавших голосовать ногами.

В итоге в какой-то момент приходная часть (Ефим изо всех сил искал затаившиеся на рынке заказы) догнала-таки расходную, и положение стабилизировалось. Правда, на довольно обидном уровне: лично учредителям денег все равно не хватало. Хотя в этом имелась и хорошая сторона: Ефиму легче было говорить «нет» другим, когда он сам уже больше года как не стоял на довольствии.

Другими словами, теперь «Беор» влачил жалкое существование, не принося владельцам никаких доходов. Зато начали потихоньку отдавать прошлогодние долги по зарплате.

Забавное наблюдение. Многие бывшие работники «Беора» сменили уже не по одному месту. А поскольку связь сохранялась, все были в курсе, как их кидали на новых работах. Стандарт был следующим: человек отрабатывал месяц, вместо обещанных денег ему платили копейки. И объясняли, что через месяц вернут всё. Через месяц история повторялась, и наживка на остром крючке становилась толще. Продолжалось это в зависимости от терпения работника – и, ясное дело, когда он все-таки уходил, никто ему ничего не возвращал.

Однако вот что интересно: народ рассматривал эти прискорбные истории как неприятную, но неотъемлемую часть жизни. Люди не то что не пытались спорить – по большому счету, никто и не возмущался.

Зато когда Ефим с Сашкой начали отдавать старые долги – да еще тем, кто уже давно ушел с предприятия, – никаких аплодисментов они не дождались. Наоборот, каждый второй пытался поскандалить: почему так мало возвращаете?

Сначала Ефим сильно расстраивался. Потом вспомнил старуху Шапокляк и успокоился. Нормальное дело. Хорошими делами прославиться нельзя. Не его бывшие сотрудники в этом виноваты. А он сам. Потому что мы в ответе за тех, кого приручили.

И сразу все стало на свои места.

Долги они все равно рано или поздно отдадут. Не из-за давления должников, а из-за собственного душевного дискомфорта. Но осчастливленным скандалистам – что, мол, так неполно осчастливили? – теперь отвечали просто и без затей. Типа, еще раз услышим – и больше тебе ничего не должны, потому что кризис – это форс-мажор.

Идея оказалась удивительно благотворной. Скандалисты сразу извинялись, объясняли, что их не так поняли, и… становились по-настоящему довольными, как и следовало: вдруг взяли да получили, казалось бы, давно и навсегда потерянные деньги.

А Береславский сделал еще один вывод.

Великое дело – психология.

Вот, например, отдали людям половину долга. Если бы отдали и извинились за то, что только половину, – люди почувствовали бы себя обманутыми. Лохами. А кому приятно чувствовать себя лохом?

А если отдали и поздравили с редкой удачей – через полтора года, да немалую сумму, – то все оставались довольны. Потому что перед тобой был уже не лох, а везунчик.

Короче, стакан либо наполовину полон, либо наполовину пуст. И это зависит не только от того, кто пьет, но и от того, кто наливает.

…Все эти по утреннему времени странные мысли прокручивались в мозгу Ефима Аркадьевича, пока он честно исполнял положенные утренние процедуры: умывание, бритье, чистка зубов.

Исполнял-то честно, но себя не обманешь: не любил всего этого профессор. И если б не правила общежития, забил бы на все это давным-давно. Однако правила никуда не исчезали, в результате чего стандартное утреннее плохое настроение профессора только усугублялось.

В конце всего этого планового безобразия он взгромоздился на напольные весы. Стрелка предательски не остановилась на приемлемых девяноста и прилично продвинулась вправо.

– Вот же сволочь! – оценил поведение стрелки Береславский.

Свое вчерашнее поведение он предусмотрительно оценивать не стал: салат оливье, классика жанра, профессор любил еще с советских времен, а в кастрюльке все равно оставалось не больше половины, не оставлять же.

Плюс сладкий чаек с правильным бутербродом: на подогретый кусок белого хлеба укладывалась здоровенная куриная отбивная. Причем второй такой бутерброд почему-то всегда был вкуснее первого.

В итоге, сравнив полученное удовольствие с достигнутым результатом, Ефим принял показание весов как должное. Тем более что масса профессорского тела волновала не его, а Наталью: та опасалась, что лишний вес может привести любимого к гипертонии или диабету. Профессор же вообще мало чего опасался, если потенциально опасный процесс мог доставить ему хоть какое-то удовольствие.

В коридоре хлопнула дверь – Наташка привела с прогулки собачку.

Звали пса Малыш, и он возник в их жизни прошлой зимой.

Ефим Аркадьевич тогда пришел домой не вовремя, сразу после лекции, пообедать и, если честно, часок вздремнуть. Он открыл дверь своим ключом, и ему на грудь, прорезав полутьму коридора, метнулось что-то серое и огромное. Белыми были только зубы, клацнувшие перед самым носом Береславского.

Будь Ефим Аркадьевич типичным академическим профессором, то в следующий заход мог бы остаться без носа. Но он был нетипичным профессором, с огромным опытом отнюдь не академической жизни. Поэтому, крепко пнув бешеную псину ботинком, он мгновенно сорвал с шеи дорогой мохеровый шарф, намотал его на руку и к следующей атаке волкодава был уже вооружен.

Малыш – а зверь впоследствии стал именоваться именно так, – не осознав, с кем имеет дело, совершил очередной набег. Или, точнее, напрыг. Однако его ждал сюрприз. Профессорская рука в мохнатом шарфе не только влетела в его разверстую пасть, но и глубоко проникла в горло, перекрыв доступ воздуха.