Дочки-матери - читать онлайн книгу. Автор: Диана Машкова cтр.№ 56

Снаружи послышалось шуршание, словно кто-то пытался раздвинуть ветки. Инна вскрикнула от ужаса, звуки тут же пропали. В голове колесом закрутились обрывки безумных мыслей. Немного придя в себя, Инна вспомнила, что в Крыму, к счастью, не водится ни волков, ни медведей. Самый крупный хищник – лисица. Она перестала дрожать и, плотнее подтянув к подбородку колени, закрыла глаза.

Сквозь тяжелую дрему – в скрюченной позе очень скоро все тело затекло – Инна видела Сашеньку. Такой, какой она была четырнадцать лет назад.

У маленькой девочки, едва научившейся ходить, обнаружили воспаление легких. Уколы, лекарства – ничего не помогало, и врач каждые пять дней назначал все более сильные антибиотики. Начался страшный дисбактериоз. Сашенька слабела, дошло до того, что ее выворачивало наизнанку даже от глотка самой обычной воды. О еде не могло быть и речи. Целыми днями и ночами Инна ходила туда-сюда по больничному коридору, держа на руках ставшую легкой, как пушинка, дочку. Полуторагодовалая девочка так ослабла, что не могла даже поднять голову – все время лежала, уткнувшись щекой в мамино плечо.

Как же ругала себя Инна тогда за то, что не уберегла! С каким неистовством молила Всевышнего о спасении! Закрывала глаза и представляла себе, что ее собственные жизненные силы искрящимся, как бенгальский огонь, потоком перетекают в Сашу. Ей ничего не было нужно, даже от собственной жизни она мысленно отказалась: лишь бы дочка была жива! Пусть бог заберет ее, Инну, а Сашу оставит.

Инна вздрогнула и проснулась. По щекам текли горячие слезы. Она вытерла их ладонью в пушистой варежке и замерла, заново переживая тот ужас. А что, если сейчас пришло время расплатиться за то, что Сашеньку удалось спасти? Тогда она готова смириться и спокойно принять смерть. Но неужели Бог не умеет забывать и прощать?! Да, она совершила немало ошибок, но многие готова исправить!

Она лежала в норе, пытаясь время от времени менять позу в тесном пространстве, и думала о Саше, о Елене Андреевне, о Павле. Инна поклялась, что расскажет Сашеньке все – не станет щадить собственных чувств, – если только Господь позволит ей выжить.

Усталость от тяжелых размышлений отозвалась в голове пронзительной болью, и Инна заставила себя остановиться, не думать. Чтобы отвлечься, стала нашептывать слова, соединенные печальной мелодией. Принимала их как лекарство от невыносимых мыслей.

Я умру – и пусть меня осудят,

Разберут, разложат на запчасти:

У кого брала какие ссуды,

С кем огнем была, а с кем – ненастьем.

Ради бога! Мне не будет дела

До того, что люди завтра скажут.

Пусть обсудят то, о чем не пела,

И того, кто болью был вчерашней.

Я умру – останется лишь слово

И Дитя, рожденное мечтою.

Пусть меня осудят, и сурово!

Жизнь важнее, что идет за мною.

Наутро появилась надежда. Крымское солнце подогревало землю так страстно, что на самых вершинах холмов снег начал таять. Инна забралась вверх, отыскала новорожденный ручей – напилась и умыла лицо. Она сидела, греясь под спасительными лучами, и размышляла о том, как выбраться из снежного лабиринта. Двигаться все время нужно было вниз, к морю – это она понимала. Вот только холмы и невысокие горы путали ее, не позволяя сообразить, куда именно нужно идти. А потом Инна обнаружила в кармане «аляски» измятые и поломанные под ее собственной тяжестью плитки шоколада и подумала, что Всевышний простил ей прежние грехи и готов дать второй шанс. Неужели услышал и принял ее клятву?!

Несмотря на сильную боль в ногах, окрыленная мыслями о скором спасении, она двинулась в путь.

День клонился к закату, а Инна все шла и шла. Иногда ей казалось, что она петляет по кругу и взбирается на одни и те же холмы, пьет из тех же ручьев. Она присматривалась внимательнее и видела, что ошиблась – не было на краю вон того куста и не лежала здесь эта каменная глыба. Но дорога не приближалась.

Вторую ночь она тоже провела в снегу, и снова в темноте ее охватило отчаяние. Она бормотала себе под нос новые строки, разговаривала сама с собой, чтобы не сойти с ума от страха в снежном склепе. Голод лишил ее сил, а нечеловеческая усталость и холод не давали уснуть: стоило расслабиться во сне, как все тело начинало пронизывать ледяными иглами.

Утро не принесло спасения: Инна по-прежнему не видела вокруг ничего, кроме низкорослых деревьев, кустов – их только стало больше – и бесконечных холмов и гор. Она заметила высокую гору, с вершины которой наверняка можно было разглядеть море и понять, куда нужно идти, и решила добраться до цели. Но не хватило сил.

Инна брела, тяжело передвигая ноги и отдыхая после каждого шага. Тело сводило судорогой, в желудке от голода кололо и резало так, что она давно перестала чувствовать что-то, кроме этой невыносимой боли. Даже холод, который вернулся на землю после того, как яркое солнце скрылось, перестал донимать: он превратился в часть ее самой. Инне казалось, что она провела в снегах целую вечность, хотя только дважды на холмы опускалась ночь и дважды возвращался рассвет. Но до третьего рассвета ей было не дожить: она это уже чувствовала.

Обессилев, Инна опустилась на четвереньки на склоне горы: идти дальше не могла. Голова кружилась, звенело в ушах. Холмы и горы проносились мимо, словно ее крутили на адской карусели. Руки и ноги задрожали, не выдерживая тяжести тела, и Инна упала лицом в снег. Последней мыслью прозвучало протяжно имя дочери: «Са-а-аша-а-а…»

Маковецкая с усилием открыла глаза. Перед ней, как в тумане, плыла белая пустыня, летели мелкие дробинки льда. Она застонала от боли – лицо невыносимо жгло.

– Иннушка! – раздался рядом знакомый голос.

Она попыталась сфокусировать взгляд, но ничего не получалось – ее безудержно клонило в сон. Пришлось снова закрыть глаза.

– Иннушка, все позади! – всхлипнул Павел. – Выходим мы тебя, и не таких выхаживали! Всего-то вторая степень обморожения, даже следов не останется.

– Где я? – простонала она, не понимая, о чем говорит Павел.

– В больнице.

– Саша…

– Не беспокойся, я Сашеньке позвонил! – торопливо произнес Конунг с непривычной дрожью в голосе. – Твои родители с ней, все в порядке. Я сказал, ты отдыхаешь в Симеизе и скоро вернешься. Телефон потеряла, вот и не можешь сама звонить.

– Поговорить, – едва прошелестела она.

– Что? – Павел не понял.

Инна собрала все силы и после паузы с трудом произнесла:

– С Сашей…

– Не надо, Иннушка, – Павел чуть не плакал, – напугаешь девочку. Ты же едва хрипишь, миленькая моя! Спи! Поспишь, сил наберешься, и позвоним!

Когда Инна во второй раз открыла глаза, то уже смогла разглядеть больничные стены, унылую палату и Павла, прикорнувшего на стуле рядом с ее кроватью. Она всмотрелась в его лицо: глубокие морщины на лбу, мешки под глазами, обвисшие щеки. Наверное, в его ранней старости виновата она.