Участь Кассандры - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Ломовская cтр.№ 45

На мысли об огороде Мариша, как правило, и засыпала. Ей ни разу не удавалось додумать лесной дом до конца, и, может быть, поэтому мечта о нем все не осуществлялась. Но если девочка и не успевала заснуть, все равно мечты обрывались. Приходил дядя Володя. По воскресеньям его визиты носили оттенок торжественности. Отправив Маришу в постель, мама наряжалась в зеленое бархатное платье, натягивала поросячьего цвета чулки, увешивала шею тяжелыми малахитовыми бусами и даже душилась из маленького флакончика. Духи назывались «Торжество» и пахли пряно, так что сразу хотелось чихать. Она накрывала стол белой скатертью и ставила на середину вазу с яблоками, тарелку с печеньем. Печенье было магазинное – готовить мама не любила и не умела.

Дядя Володя приходил без звонка. Почему он никогда не звонил? Может, не хотел будить Маришку или тревожить соседей? Он тихонько стучал в дверь, но дверь была утеплена, обита дерматином, и вместо стука получалось какое-то шурыканье. Мама, однако, его прекрасно слышала и, спешно докрасив губы, бежала открывать.

Дядя Володя был очень большой, в дверной проем проходил, согнувшись. Шинель, когда он ее снимал, застилала белый свет. Сильный и свежий запах одеколона заглушал «Торжество». От его шагов тряслись и надрывно скрипели облезлые половицы, а шепот раздавался во всех углах. Однажды под ним подвернулись ножки кресла, и с тех пор он сидел только на табурете, который самолично сколотил. Этот табурет присутствовал в кухне и внушительной статью напоминал своего творца. Дядя Володя всегда приносил бутылку вина или маленькую, ртутно переливающуюся бутылочку водки, а еще всякие вкусные вещи – арахис в шоколадной глазури, пастилу, твердую и соленую колбасу в шкурке с беловатым налетом. Но лучше всего было то, что мама ему пела. Выпив вина из широкой синей рюмки, которых всего-то две и осталось, она брала гитару. Гитара, покрытая темным лаком, украшенная красным бантом, стонала и плакала в ее руках, а мать заводила песни каких не услышишь по радио:

– Матушка, матушка, что во поле пыльно,

Сударыня матушка, что во поле пыльно [4] …

Или Маришину любимую, непонятную совсем:

– Мимо стеклышек иллюминатора

Проплывут золотые сады,

Пальмы тропиков, скалы экватора,

Голубые полярные льды…

Все равно, где бы мы ни причалили,

К островам ли сиреневых птиц,

К бухте радости, к скалам печали ли —

Не поднять нам усталых ресниц… [5]

И от этого переливчатого «ли-ли», от того, как мать сама опускала свои тяжелые ресницы, в груди становилось щекотно и хотелось не то плакать, не то смеяться. И дяде Володе, наверное, тоже, потому что он очень хорошо слушал – подпирал отяжелевшую голову рукой, нависал над столом, глаз не отрывал от мамы, а еще вздыхал так, что на стене напротив подлетали странички отрывного календаря. И мать обрывала грустную песню, гасила узкой ладонью жалобу струн и начинала новую:

– В стране далекой Юга,

Там, где не свищет вьюга,

Жил-был испанец,

Джон Грей – красавец.

Был он большой повеса,

С силою Геркулеса,

Храбрый как Дон Кихот.

Рита и крошка Мери

Его пленить сумели… [6]

У песни был приплясывающий мотив, а слова все равно грустные! Этот самый испанец-красавец любил сразу двоих девушек, и за это, а может, и за что другое в него стрелял из пистолета «ковбоец Гарри». Впрочем, может, и не убил, ведь говорилось же в припеве:

– У Джонни силы хватит,

Джонни за все отплатит,

Джонни всегда та-аков!

Маришка всегда думала, что мама поет про дядю Володю. Он ведь тоже любил двоих сразу – маму и свою жену. Об этом Маришке рассказала одна девочка из старшей группы, но она не знала, верить этому или нет. Поверила только после того, как они с мамой случайно встретили дядю Володю на улице. Он шел, а рядом с ним, вцепившись в рукав его шинели, вышагивала какая-то тетя, совсем необыкновенной красоты. Она выглядела очень низенькой рядом с дядей Володей и была довольно-таки толстой, но на ней красовалась голубовато-серая пушистая шуба, а на высоко взбитых, рыжих волосах лихо сидел такого же меха головной убор вроде большой кепки. Мариша весело ахнула и хотела указать маме на роскошную тетку, а также на то обстоятельство, что ведет она дядю Володю, как милиционер, крепко ухватив за локоть и нервно озираясь по сторонам. Но слова застыли у нее на языке, потому что девочка вдруг поймала на себе теткин взгляд.

Как обычно чужие, неродные взрослые смотрят на детей? Умиленно – ути мы какие маленькие, холосенькие! Строго – девочка, не болтай ногами, ты можешь задеть окружающих! Равнодушно – дети цветы жизни, если хорошо воспитаны. И еще они, как известно, наше будущее – если, конечно, не наши.

Но тетенька в красивой, искрящейся на зимнем солнышке шубе смотрела на Маняшу с ненавистью. Глаза ее были широко раскрыты, а ярко накрашенные красным губы, наоборот, плотно сжаты. Маняша не успела испугаться – мама сдавила ее руку и ускорила шаг. Несколько минут они протопали молча, завернули за угол, и только тогда Маняша спросила:

– Мам, а что, эта тетя – ведьма?

Нарочито наивный, подчеркнуто детский вопрос. Такие помещаются в рубриках «Говорят дети» или «От двух до пяти». Пятилетняя Маняша знала, что ведьм не бывает, а если и бывают, то они не ходят по улицам среди бела дня. И мама это почувствовала.

– Не говори глупостей, – резко откликнулась она. – Это жена дяди Володи.

– А почему он не сказал нам «здрасте»? И она тоже? Это ведь невежливо, правда, мам? Знакомые люди должны здороваться.

– Мы с ней незнакомы. А он не поздоровался, потому что притворился, будто нас не знает. Это такая игра, поняла, Манька? И ты не должна никому говорить о том, что дядя Володя к нам ходит.

– Тоже как будто игра?

Маняша задумалась. Эта игра ей не нравилась. Она была похожа на «верю – не верю», ведь все, все прекрасно знали, что дядя Володя ходит к ним в гости! Об этом знала не по годам умненькая девочка Фая из старшей группы – та, которая сказала ей, что дядя Володя любит двоих сразу; об этом шептались нянечки в детском саду; об этом расспрашивала Маришу соседка, преподававшая музыку в той же школе, где работала мама. Эта была хуже всех. Худенькая, востроносая, веснушчатая, как кукушачье яйцо, она в свои сорок лет была совершенно одинока, но полна решимости найти свое женское счастье. Только где его искать-то, если холостых мужиков в городке раз-два и обчелся? А раз так, раз своей личной жизни нет, так хоть про чужую все разузнать как следует! «Музычка» ловила Маняшу во дворе и приветствовала ее приторной улыбкой, совала в руку слипшийся комок леденцов «Театральные» и спрашивала изнемогающим от собственной нежности голосом: