Скорбь Сатаны [= Ад для Джеффри Темпеста] - читать онлайн книгу. Автор: Мария Корелли cтр.№ 81

– Ну-с, подслушиватель! Отчего вы не вышли из-под тени этого кедра, чтоб лучше посмотреть на игру?

Сконфуженный, я подошел, пробормотав какое-то невнятное извинение.

– Вы видели здесь хорошенькое представление, – продолжал он, чиркнув спичкой и зажигая папироску и в то же время холодно смотря на меня. Его глаза сверкали обычной насмешкой. – Вы знаете мою теорию, что все мужчины и все женщины продажны за золото. Вот и я хотел испробовать Мэвис Клер. Она отвергла все мои, выгодные предложения, как вы должны были слышать, и я только мог сгладить дело просьбой помолиться за меня. Надеюсь, вы знаете, что все это я проделал весьма мелодраматически! Женщина такого мечтательного, идеалистического темперамента любит воображать, что есть человек, который благодарен за ее молитвы.

– Вы казались, однако, весьма серьезным! – сказал я, раздосадованный, что он поймал меня в шпионстве.

– Ну да, конечно, – ответил он, фамильярно продевая свою руку через мою. – У меня были слушатели. Два требовательных критика драматического искусства слушали мою декламацию; я старался изо всех сил.

– Два критика? – повторил я в недоумении.

– Да, вы с одной стороны, леди Сибилла – с другой. Леди Сибилла встала, по привычке светских красавиц в опере, перед последней сценой, чтобы вовремя быть дома к ужину.

Он бешено расхохотался, и я почувствовал себя неловко.

– Вы ошибаетесь, Лючио, – сказал я. – Я признаю, что слушал, и это было дурно с моей стороны; но моя жена никогда не унизится…

– А, значит, это была лесная сильфида, выскользнувшая из тени с волочившимся сзади нее шелковым шлейфом и с бриллиантами в волосах! – возразил он весело. – Фи, Джеффри! Не глядите таким унылым! Мы поладили с Мэвис Клер. Я не ухаживал за ней, я просто, для своего личного удовольствия, испытывал ее характер, и я нашел его сильнее, чем я думал. Бой окончен. Она не встретится на моей дороге; боюсь, что и я никогда не встречусь на ее.

– Честное слово, Лючио, – сказал я с некоторым раздражением, – вы с каждым днем делаетесь все страннее и страннее!

– Не правда ли? – ответил он со смешной аффектацией самоудивления. – Я любопытное существо! Богатство – мое, и я на йоту не интересуюсь им; власть – моя, и я проклинаю ее ответственность; факт тот, что я скорее хотел бы быть всем, только не тем, что я есмь! Взгляните на огни вашего «милого дома», Джеффри! – Он сказал это, когда мы вышли из-под деревьев на освещенный луною луг, откуда мы могли видеть свет электрических ламп в гостиной. – Там леди Сибилла, очаровательная женщина, которая только живет, чтобы заключать вас в свои объятия. Счастливец! Кто не завидует вам! Любовь! Кто будет, кто может существовать без нее, кроме меня? Кто, по крайней мере, в Европе откажется от наслаждения поцелуев (что японцами, кстати, считается отвратительным обычаем), от объятий и от всех таких нежностей, которые, как предполагается, возводят в достоинство прогресс истинной любви. Эти вещи никогда не надоедают, в них нет пресыщения. Я хотел бы полюбить кого-нибудь!

– Вы можете, если хотите! – сказал я с принужденным смехом.

– Я не могу! Мне этого не дано! Вы слышали, я говорил это Мэвис Клер! Я умею заставлять других влюбляться наподобие ловких своих мамаш, но для меня самого любовь на этой планете слишком низка, слишком кратковременна. Прошлую ночь во сне – иногда у меня бывают странные сны – я видел ту, которую, возможно, я бы мог полюбить, но она была Дух, с глазами более ясными, чем утро, и прозрачными, как пламя; она приятно пела, и я следил, как она уносилась ввысь, и слушал ее пение. Это была оригинальная песня, не имеющая смысла для слуха смертных; она была нечто вроде этого…

И он запел своим могучим баритоном:

"В свете, в сердце огня! В самые сокровенные недра бессмертного пламени я поднимаюсь – я стремлюсь.

Подо мной катится вращающаяся Земля, с шумом мириад колес, вечно бегущая вокруг Солнца.

Надо мной свод великолепного неба, усеянного вечерними и утренними звездами, и я, царица светлого воздуха, плаваю в нем с развернутыми крыльями, наподобие флагов.

Одна-одна между Богом и миром!"

Тут он разразился смехом.

– Она была странным духом, – сказал он, – потому что ничего не могла видеть, кроме себя «между Богом и миром». Очевидно, она совершенно не знала о существующих многочисленных преградах, поставленных человечеством между собой и их Творцом. Дивлюсь, из какой непросвещенной сферы она явилась!

Я взглянул на него не то удивленно, не то нетерпеливо.

– Вы говорите дико, – сказал я, – и вы поете дико, о вещах, которые ничего не значат и не существуют!

Он улыбнулся, подняв глаза на луну, блиставшую теперь во всей полноте и яркости.

– Верно! – ответил он. – Вещи, имеющие значение и ценность, все касаются денег или аппетита, Джеффри. Очевидно, нет более широкой перспективы. Но мы говорили о любви, и я остаюсь при том мнении, что любовь должна быть вечна, как ненависть. Вот сущность моей религиозной веры, если у меня таковая есть: две духовные силы управляют миром – любовь и ненависть, и их непрерывная ссора создает общий беспорядок жизни. Обе препираются друг с другом, и только в День Суда будет доказано, какая из них сильнее. Сам я на стороне ненависти, так как в настоящее время ненависти принадлежат все победы, достойные быть одержанными, между тем любовь так часто подвергалась мучениям, что теперь от нее на земле остался лишь бледный призрак.

В этот момент фигура моей жены появилась в окне гостиной и Лючио бросил свою папиросу.

– Ваш Ангел-Хранитель манит вас, – сказал он, глядя на меня со странным выражением вроде жалости, смешанной с презрением. – Пойдемте!

В следующую ночь после странного разговора Лючио с Мэвис Клер гроза, предназначенная разрушить мою жизнь, разразилась со страшной внезапностью. Ни одного предупреждения! Она явилась в тот момент, когда я считал себя счастливым! Весь тот день – последний день гордости и самопоздравления – я вполне наслаждался жизнью; это был также день, когда Сибилла казалась превращенной в нежную ласковую женщину, какою я не знал ее до тех пор, когда все ее обаяние красоты и грации было направлено к тому, чтобы пленить и поработить меня! Или она хотела околдовать и покорить Лючио?

Об этом я никогда не думал, никогда не помышлял. Я только видел в моей жене чародейку самой сладострастной и тонкой прелести – женщину, самое платье которой, казалось, охватывало ее нежно, как бы гордясь покрывать такие восхитительные формы, существо, каждый взгляд которого был блестящ, каждая улыбка которого была восхитительна, и голос которого, звучавший самыми мягкими и ласкающими нотами, в каждом слове убеждал меня в глубокой и постоянной любви, какою я не пользовался еще до сей поры!

Часы летели на золотых крыльях; мы все трое – Сибилла, я и Лючио – достигли, как я воображал, совершенно дружеского единства и взаимного понимания; мы провели этот последний день в дальнем лесу Виллосмира, под роскошным балдахином из осенних листьев, сквозь которые солнце бросало розовые и золотые лучи: мы завтракали на открытом воздухе. Лючио пел для нас старые баллады и любовные романсы, и сама листва, казалось, дрожала от радости при звуках такой упоительной мелодии, – и ни одно облачко не омрачало полного мира и удовольствия.