Грех и другие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Захар Прилепин cтр.№ 77

Я надбавил шагу и, когда выглянул из-за сараев, увидел Примата, стоящего ко мне спиною, и Гнома, смотревшего мне в лицо с нехорошей улыбкой.

— Беги! — негромко, но внятно сказал пленному Примат. — А то расстреляют. А я скажу, что ты сбежал. Беги!

— Стой! — заорал я, едва не задохнувшись от ужаса.

Крик мой и сорвал чеченца с места — он, подпрыгнув, помчался по пустырю, сразу скувыркнулся, зацепился за проволоку, поднялся, сделал еще несколько шагов и получил отличную пулю в затылок.

Примат обернулся ко мне. В его руке был пистолет.

Я молчал. Говорить уже было нечего.

Через минуту примчал командир, и с ним несколько наших костоломов.

— Что случилось? — спросил он, глядя на пацанов: нет ли на ком драных ранений, крови и прочих признаков смерти.

— При попытке к бегству... — начал Примат.

— Отставить, — сказал командир и секунду смотрел Примату в глаза.

— Одно слово: примат, — с трудом выдавил он из себя и сплюнул.

Я вспомнил, как мы весенней влажной ночью собирались в Чечню. Получали оружие, цепляли подствольники, склеивали рожки изолентой, уминали рюкзаки, подтягивали разгрузки, много курили и хохотали.

Жена Примата пришла то ли в четыре ночи, то ли в пять утра и стояла посередь коридора с черными глазами.

Завидев ее, Гном пропал без вести в раздевалке: сидел там, тихий и даже немножко подавленный.

Примат подошел к жене, они молча смотрели друг на друга.

Проходя мимо них, даже самые буйные пацаны отчего-то замолкали.

Я тоже прошел молча, женщина увидела меня и кивнула; неожиданно я заметил, что она беременна, на малом сроке, но уже уверенно и всерьез — под нож точно не ляжет.

Лицо Примата было спокойным и далеким, словно он уже пересек на борту половину черноземной Руси и завис над горами, выглядывая добычу. Но потом он вдруг встал на одно колено и послушал вспухший живот. Не знаю, что он там услышал, но я очень это запомнил: коридор, полный вооруженных людей, черное железо и черный мат, а посередь всего под желтой лампой стоит белый человек, ухо к скрытому плоду прижав.

«Примат, да? Воистину примат?» — спросил я себя, подойдя к трупу, у которого словно выхватили зубами кусок затылка.

Никто не ответил мне на вопрос.

Под свой командировочный, «дембель», мы устроили небольшую пьянку. В самый разгар веселья вырубили в казармах свет, и Гном всех рассмешил, заверещав тонким и на удивление искренним голосом:

— Ослеп! Я ослеп!

— Отец, что с тобой? — подхватил шутку Примат.

— Сынок, это ты? — отозвался Гном. — Вынеси меня на свет, сынок. От хохота этих хамов, к последнему солнцу.

Тут как раз свет загорелся, и все увидели, как Примат несет Гнома на руках.

Потом эту историю мы вспоминали невесело.

За два дня до вылета домой Примат и Гном в числе небольшой группы отправились куда-то в предгорную глушь, забрать с блокпоста невесть каким образом повязанного полевого командира. Добирались на вертолете, в компании еще с парой спецназовцев, то ли нижнетагильских, то ли верхнеуфалейских.

Полевого командира с небрежно, путем применения и сапога, и приклада, разбитым лицом загрузил лично Примат; одновременно, чуть затягивая игру, стояли возле вертолета, направив в разные стороны стволы, те самые, не помню с какого города, спецназовцы. Им нравилось красоваться: они были уверены, что их никто не подстрелит, такое бывает на исходе командировки. Гном тоже пересыпал зубками неподалеку.

Тут и положили из кустарника двумя одиночными и верхнеуфалейцев, и нижнетагильцев — обоих, короче, снесло наземь, разом и накрепко. Гном тоже зарылся в траву, что твой зверек, и, когда пошла плотная пальба, на окрик Примата не отозвался. Сам Примат к тому времени уже в нутро вертолета залез, и вертушка лопастями буйно размахивала в надежде поскорее на хер взлететь отсюда.

Выпрыгнув на белый свет, Примат, потный, без сферы, не пригибаясь, прицельно пострелял в нужном направлении, потом подхватил раненых, сразу двоих, на плечи, на одно да на второе, и отнес их к полевому командиру, который, заслышав стрельбу, засуетился связанными ногами и часто заморгал слипшимися в крови тяжелыми ресницами — ровно как не умеющая взлететь бабочка крыльями.

Следом Примат сбегал за Гномом, вытащил его из травы и на руках перенес в вертушку.

На Гноме не было ни царапины. Пока вертушка взлетала, он, зажмурившись, раздумывал, куда именно его убили, но ни одна часть тела не отозвалась рваной болью. Тогда Гном раскрыл радостный рот, чтобы сообщить об этом Примату.

Примат сидел напротив, в черной луже, молча, и у него не было глаза. Потом уже выяснилось, что вторая пуля вошла ему в ногу, а третья угодила ровно в подмышку, там, где броник не защищал белого тела его.

Еще россыпь пуль угодила в броник, и несколько органов Примата, должно быть, лопнули от жутких ударов, но органы уже никто не рассматривал: вполне хватило того, что Примат какое-то время бегал лишенный глаза, с горячим куском свинца в голове.

То ли нижнетагильцы, то ли верхнеуфалейцы выжили оба, а Гнома представили к награде.

Мы возвращались домой вместе с огромным цинком Примата.

Жена встретила гроб с яростным лицом и ударила о крышку руками так, что Примат внутри наверняка на мгновение открыл оставшийся глаз, но ничего так и не понял.

На похоронах она стояла молча, без единой слезы, и, когда пришла пора бросать землю в могилу, застыла замертво с рыжим комком в руке. Ее подождали, а потом пошли, со своими комьями, иные. Земля разбивалась и рассыпалась.

Гном даже не плакал, а как-то хныкал, и плечи подпрыгивали, и грудь его по-прежнему казалась жалкой, как скворечник, а внутри скворечника кто-то гуркал и взмахивал тихими крыльями.

Жена Примата сжимала землю в руке настолько сильно, что она вся выползла меж ее пальцев, и только осталась липкость в ладони.

Она так и пришла с этой грязной ладонью на поминки.

Сначала пили молча, потом разговорились, как водится. Я все смотрел на жену Примата, на окаменевший лоб и твердые губы. Не сдержался, подошел, сел рядом.

— Как ты? — кивнул на живот ей.

Она помолчала. Потом неожиданно погладила меня по руке.

— Ты знаешь, — сказала. — Он ведь меня дурной болезнью заразил. Уже беременную. И лечиться нельзя толком, и заразной нельзя быть. А как его убили — в тот же день все прошло. Я к врачам сходила, проверилась — ничего нет, как и не было никогда.

Через несколько месяцев дом Примата ограбили — пока вдова ходила в консультацию. Выгребли все деньги, много — смертные выплатили; еще взяли ключи от машины и прямо из гаража ее увезли.

Вдова позвонила мне спустя три дня после происшествия, попросила приехать.