Ожерелье для дьявола - читать онлайн книгу. Автор: Жюльетта Бенцони cтр.№ 79

Загорелое лицо молодого человека стало кирпичного цвета. Нелегко было рассказать королеве, что он наставил синяков под глаза ее рыцаря.

— Я боюсь, что королева не оценит продолжение моего рассказа, — сказал он с легкой иронией. — Она легче простит мне то, что я напал на мосье, чем то, что я оглушил Ферсена.

— Как? Оглушил, говорите вы?

— Да, сударыня. И, по несчастью, я не смог попросить у него извинения, поскольку сразу же после мне пришлось выполнить неприятную обязанность: насадить на шпагу господина де Лозена.

— Ну, за этого-то я вас полностью прощаю.

Как вы сказали? «Насадить на шпагу Лозена»?

Так он закрылся у себя из-за нанесенной вами раны?

— Именно так, сударыня. Но пусть Ваше Величество меня извинит, я не совсем уверен, что об этом сожалею.

Она устало пожала плечами.

— Я тоже, шевалье. Доклады полиции о похождениях господина де Лозена не очень ясны. Видите ли, нет худшего врага, чем друг, который полагает, что его оскорбили. Мне доносят разные четверостишия, куплеты. Это неслыханно и грязно. Но вернемся к вам. Так что же произошло у вас с де Ферсеном?

Было совершенно очевидно, что мысли о Ферсене были способны отогнать все огорчения Марии-Антуанетты. Жиль кратко об этом рассказал и с удовольствием услыхал смех королевы.

— Так вот почему он не показывался в последние дни? Синяк под глазом? Боже мой! Как же вы теперь встретитесь?

— У меня чувство глубокого сожаления, я ему многим обязан.

— Я улажу это, поскольку его гнев по отношению к вам несправедлив. И потом, мне кажется, что если вы и обязаны многим де Ферсену, то на этот раз вы все ему возвратили. Теперь вам многим обязана королева.

— Королева мне ничем не обязана. Я ее слуга, и поэтому радость видеть ее улыбку составляет самое большое вознаграждение.

Она грациозно покачала головой.

— Не становитесь придворным льстецом, сеньор Кречет, иначе вы мне будете нравиться значительно меньше. Продолжайте так же хорошо служить королю, ведь именно к нему вы питаете самую горячую преданность. Впрочем, это вполне естественно.

— Это правда, я принадлежу королю. Но точно так же я принадлежу и королеве. Я не осмелился бы делать какие-либо предпочтения.

— Может быть, потому что у короля нет тайн, а у королевы имеются свои секреты. Один из них вам уже известен, — сказала она, слегка покраснев.

— Я был бы очень огорчен, сударыня, если бы, будучи случайно приобщен к секрету частной жизни женщины, хоть бы она и была королевой, я осмелился вспомнить об этом в следующую минуту. Сердечные секреты принадлежат Богу и королеве. Они священны.

Прелестным грациозным жестом она протянула ему руку.

— Вы очень любезны, шевалье, вы мне бесконечно нравитесь.

Он преклонил колено и поцеловал руку королевы.

— Да, а в каком состоянии находятся ваши дела с семейным замком? Вы же мне об этом больше ничего не рассказывали.

— Это было совершенно бесполезно. Дела находятся в прежнем состоянии. Но пусть королеву это не беспокоит. Я надеюсь когда-нибудь собрать нужную сумму, которую просит сегодняшний его обладатель.

— Из жалованья королевского гвардейца! Оно, конечно, самое высокое во всей армии, но все же…

— А также с помощью одного из моих друзей, барона де База, находящегося сейчас в Испании.

Он занят денежными делами, а я в них ничего не понимаю. Могу я просить королеву о разрешении удалиться?

Он стал нервничать, не перенося саму идею говорить о деньгах именно в этот момент. Было слишком рано после такого важного разговора, и Мария-Антуанетта это заметила.

— Ну, идите, — сказала она ласково. — Как королева, я вам обязана, а как женщина — я вам друг!

Затем она громко позвала:

— Госпожа Кампан, идите сюда.

Горничная появилась в то же мгновение.

Удивленный Жиль подумал, что она, вероятно, стояла у самой двери на тот случай, если этот невыносимый военный осмелится, еще раз мучить ее хозяйку. Она склонилась в низком реверансе.

— Ваше Величество?

— Посмотрите хорошенько на этого молодого человека, но посмотрите на него с симпатией.

Его зовут шевалье де Турнемин, и отныне он имеет право входить ко мне во всякое время и при любых обстоятельствах. Вы сообщите его имя привратникам. И затем, вот отрицательный приказ. Когда госпожа де Ла Мотт появится, сегодня или завтра, вы не будете ее приводить ко мне, ничего при этом ей не объясняя. Проследите, чтобы ей никогда не было разрешено пересекать мои владения. Вы меня поняли?

Лицо госпожи Кампан озарилось улыбкой:

— Все понятно! И с какой радостью это будет исполнено!

Ее радостное лицо многое говорило о той «симпатии», которую она испытывала к соблазнительной графине. Она была так довольна, что проводила Жиля до выхода из замка, может, извиняясь за прохладный прием. Она даже подождала, пока он сядет в седло. Затем весело крикнула ему:

— Если будете приносить нам всегда такие радостные новости, то приезжайте чаще, шевалье!

Мы всегда будем вас рады видеть.

— Буду изо всех моих сил стараться.

Уверенный, что хотя на какое-то время оградил королеву от махинаций брата короля, он поехал с радостью в сердце.

Написанное на розовой бумаге, кокетливо сложенное письмо было прелестным. От него веяло чем-то невинным и юным. Однако его содержание предоставляло пищу для размышлений.

«Если вы, желаете получить новости об одной юной особе с рыжими волосами, то попросите вашего друга господина — Лекулъте де ла Норей проводить вас на один из карточных вечеров, которые проходят в некоем, доме под номером десять на улице Нев-Сен-Жиль в квартале Маре…»

Письмо не было подписано, разве что внизу был изображен клевер с большими листьями, как символ удачи. А элегантный почерк был совершенно незнаком тому, кому это письмо было адресовано.

— Кто же мог мне его отправить? — спрашивал себя Жиль, спускаясь к мадемуазель Маржон, чтобы спросить у нее, кто же его принес.

Он показал его Винклериду, который, подняв ноги на решетку камина, курил с полузакрытыми глазами, с видом удовлетворенного кота, свою громадную трубку, признак удовольствия от только что съеденного обеда.

— Посмотри! Что скажешь? А я пойду к хозяйке.

У нее Жиль не узнал ничего интересного. Обыкновенный нарочный, каких сотни, принес письмо, ничего не сказав. Большего он ничего не узнал.