Вакансия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Малицкий cтр.№ 3

– Не знал, – вздохнул Дорожкин.

– Он тебя кинул, – понял Мещерский. – Вот оно как. Сочувствую я тебе, парень. Отпуск отпуском, а отключать сотовый на время отдыха – не самый лучший вариант.

– Скажи еще, что ты мне звонил, – обозлился Дорожкин.

– Нет, – признался Мещерский. – Ты же при мне телефон отключил. Кто орал на весь офис, что логист должен отдыхать в вакууме? Еще и симку в бумажник сунул.

– Пуст мой бумажник, – пожаловался Дорожкин. – Деньги нужны, Граша. Хотя бы тысяч тридцать. Квартиру оплатить за сентябрь и немного на прокорм. Пока другую работу найду.

– Тут такое дело… – Мещерский замялся. – Денег у меня свободных нет. Да и работу теперь найти… Могу одолжить компьютерами. Мне ж шеф тоже задолжал за пару месяцев, так я компьютерами взял. Они, конечно, не очень, но сервер ничего так. Поставлю кому-нибудь, но когда это будет?

– Граша… – Дорожкин почесал мобильником лоб. – Компьютерами я и сам могу одолжить. Ну одним компьютером. Помнишь, ты мне собирал в мае? Я тебе сороковник за него отдал. Возьмешь обратно? А я пока обойдусь стареньким ноутом.

– Двадцать пять, – тут же ответил Мещерский. – Могу взять за двадцать пять. Со всей приблудой и с монитором. И то только из-за знакомства.

– Граша! – возмутился Дорожкин.

– Одно лишнее слово – и не возьму, – отрезал Мещерский.

Мещерский приехал за компьютером в среду. Протянул потную ладонь, оттер Дорожкина в узком хрущевском коридоре толстым животом в сторону, быстро проверил аппарат, опустил его в коробку, упаковал монитор, клавиатуру, колонки и отсчитал пять оранжевых пятерок.

– Не обижайся, – сказал небрежно, но с видимым сочувствием. – Если бы я был такой, как ты, я сейчас бы и жил как ты. Только ты сотри с лица оскорбленную добродетель-то. Я ж с тобой по-честному. Просто все имеет свою цену. Я теперь твой аппарат по-любому за сорок не сдам. Кризис, Женя, кризис.

– Это ты по-дружески меня выручаешь или по-кризисному? – спросил Дорожкин, убирая двадцатник – на квартиру – под обложку паспорта. – Ну так, на будущее. Чтобы знать.

– А ты разве сам считаешь меня другом? – прищурился Мещерский в дверях, и Дорожкин не нашелся что ответить. Он бы не сказал Графику ничего и тогда, когда тот вернулся за монитором и бесперебойником, но Мещерский сам опустился на галошницу и пробормотал, рассматривая растянутые коленки штанов бывшего сослуживца.

– Жениться тебе надо, Дорожкин.

– На ком? – сделал заинтересованное лицо тот.

– Ну мало ли? – пожал плечами Мещерский и хитро прищурился. – Ты веселый, неунывающий, симпатичный. Не пьешь… много. У тебя ж был кто-то год назад? Помнишь, ты нас знакомил как-то? Ее вроде Машкой звали? Один раз смог и еще сможешь.

Дорожкин промолчал. История его переезда от приятельницы на Рязанский проспект не вызывала приятных воспоминаний.

– Ты не можешь быть сам по себе, Дорожкин, – объяснил Мещерский. – Это не ущербность, это анамнез. Факт. Данность. Таких людей, кстати, много. И среди них есть успешные. Ты должен быть при ком-то. Ну раз не получилось, два, и что? Жизнь ведь не кончилась? Пробуй дальше.

– Ага, – скривился Дорожкин. – Там, где анамнез, там и диагноз.

– Не можешь вылечиться – учись жить больным, – развел руками Мещерский.

– Где б найти такую дурочку, чтобы пристроить придурка? – попытался пошутить Дорожкин.

– Я серьезно, – не оценил шутку Мещерский. – Я, конечно, плохой советчик, но, если шуруп не выкручивается, если грани сорваны, нечего ладони отверткой рвать, высверливать надо.

– Какой шуруп? – не понял Дорожкин.

– Я выражаюсь фигурально, – отмахнулся Мещерский. – А если не высверливать, тогда можно руки загубить. Или отвертку. Тем более если она не очень. Из дерьмовой стали.

– Я, выходит, не очень? – сообразил Дорожкин.

– Какой уж уродился, – фыркнул Мещерский. – Не идет, тогда лучше всего вовсе бросить этот шуруп. И заняться чем-то другим. К примеру, деревни опахивать. На тракторе.

– Это теперь только в следующие пожары, – пожал плечами Дорожкин. – Как раз подлесок поднимется.

– Значит, найди такое место, где горит всегда, – повысил голос Мещерский. – Ты еще не понял? Тебе жена нужна, чтобы мозги вправляла. У каждого должен быть шуруп, который откручивается. А лучше много шурупов. Мне вот плевать на нашего шефа, у меня таких клиентов, как он, с десяток. И столько же в очереди. Да, я впахиваю без выходных да живот вот отрастил, но я свой живот как камень в горку толкаю и знаю – вниз он не покатится. А ты, Дорожкин, катишься под горку, хотя даже забраться никуда не пытаешься. Запомни: если не подниматься, это то же самое, что скатываться.

– Спасибо за науку, – обиженно пробормотал Дорожкин. – Что же, значит, предлагаешь мне в деревню вернуться?

– А вот это не моего ума дело, – крякнул, тяжело поднимаясь, Мещерский. – Хотя если б там имелись спелые да румяные молодки, я бы на твоем месте даже не раздумывал. Есть у тебя, в конце концов, отвертка или нет? Ты, парень, определись, чего хочешь, а там уж думай. Но если тебе на пятый или десятый этаж надо, в подвал спускаться ни к чему.

– Поэт, – буркнул вслед Мещерскому Дорожкин. – Символист!

– Реалист, – откликнулся из-за двери График. – Некрасов, практически.

Хозяин пришел вовремя, принял у жильца двадцать тысяч и, вздохнув, сообщил, что цена подрастет с октября. На пяток.

– На пяток? – растерялся Дорожкин.

– Кризис, – вздохнул еще глубже хозяин, пятясь к двери. – Должны понимать. И так демпингую почем зря. Квартира в порядке, с мебелью. Метро рядом. Лоджия застеклена. Телефон опять же.

– Понимаю, – кивнул Дорожкин, закрывая за хозяином дверь и накидывая цепочку.

Понятным было только одно: когда у всех начинается кризис, у кого-то неминуемо наступает полный абзац. Все правильно. Во всякой беде должен быть если не виноватый, то крайний. В этот раз крайний он.

«И в другие разы тоже», – пришла в голову простая и очевидная мысль.

Дорожкин хлопнул в ладоши, выбил каблуками короткую дробь, упал на продавленный диван, уставился на низкий, обклеенный дешевыми полистирольными плитками потолок и попробовал задуматься о собственной никчемной жизни. Задуматься не получалось. В голову лезла какая-то ерунда – вспоминались работы, которые не приносили толком ни денег, ни удовлетворения, армия, не оставившая внутри него ничего, кроме досады и грязи, разочарованное лицо Машки, потратившей на него, Дорожкина, полгода жизни, хорошо хоть не расписались. Собственно, эта ерунда и была отражением его жизни. Дорожкин сам был ерундой. Нет, конечно, он не считал самого себя ерундой и жизнь свою не считал ерундой, но жил начерно, и черновик ему не нравился. Он словно вычерчивал год за годом линии и буквицы по белому листку, но там дрогнула рука, там пропустил букву, там ошибся, и получался черновик, и вот уже листок исписан на треть (если не наполовину – поправился Дорожкин), а написалось что-то несуразное. Сейчас бы в самый раз зачеркать его, скомкать и разорвать, так другого-то листка нет. Или отрезать исписанный край и начать на остатке начисто? С краешка? Мелким и убористым почерком?