Битва за смерть - читать онлайн книгу. Автор: Олег Синицын cтр.№ 30

Мудрый Зайнулов попал в самую точку. Смерклый действительно не задумывался о том, кем были немцы до войны. После пропагандистских фильмов, которые демонстрировались в бывшей церкви, а ныне сельском клубе, они представлялись ему дикими озлобленными ордами без рода и племени. Он не мог представить, что немцы тоже варят сталь и выращивают хлеб. Даже забыл, что у них могут быть жены и дети.

Эта простая мысль потрясла Смерклого. Он неожиданно понял, что немецкие солдаты, как и советские, когда-то были обычными людьми. В этом они похожи — возможно, как братья, выросшие на разных концах света и потому говорящие на разных языках. Но кто-то поссорил братьев, кинул их друг на друга, заставил вцепиться в глотки.

— Спроси, чего он выращивает? — попросил Фрол молодого лейтенанта.

— Он боится вас, — ответил Калинин. — Отойдите, пожалуйста.

— Я тоже крестья-янин! — обращаясь к немцу, сказал Смерклый, тыча себя пальцем в грудь. — Как это… Ба-а-ауер!

— Бауэр? — переспросил пленный. Лицо его просветлело. — Я из региона Вестервальд!

— О чем он лопочет? — спросил Смерклый.

— Он из региона Вестервальд в Германии.

— Я из-под Вологды! Мы растим пшеницу и коров!

Калинин перевел фразу Смерклого. В ответ немец увлеченно заговорил.

— Он тоже занимается коровами, продает говядину и молоко, — перевел Калинин.

Немец что-то спросил.

— Он спрашивает, чем вы их кормите? — озвучил Алексей.

— Как чем? — удивился Фрол. — Летом травой. Зимой сеном. Клевер у нас сочный! Коровы его любят.

Калинин перевел, и немец вновь что-то спросил.

— Какие вы применяете добавки?

— Какие добавки? — не понял Смерклый. — Никаких добавок.

— Он спрашивает, каков суточный удой ваших коров? — продолжал Калинин.

— Литров будет так пять-семь, — честно ответил Фрол.

Калинин перевел. Немец улыбнулся и, гордо подняв голову, что-то сказал. Алексей подумал о том, как непросто было добиться этой улыбки пленного.

— Его коровы дают молока на четыре-пять литров больше, — перевел лейтенант.

У Смерклого выпятилась нижняя губа. Глаза, казалось, придвинулись друг к другу от удивления.

— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — без злобы произнес он. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

— Он утверждает, что не лжет, — ответил Калинин.

— Фрол, всё! — произнес политрук. — Иди спать! Завтра наговоришься!

— Ладно, — сказал Фрол и, повернувшись, произнес удивленно: — Двенадцать литров!

Встреча и разговор с немцем глубоко потрясли вологодского крестьянина. Возвращаясь в первый взвод, Смерклый начисто забыл обиду, нанесенную Николаем Приходько. После разговора с пленным о коровах мысли крестьянина были светлы. Ему вспомнились лето, родная деревня и окружающие деревню поля, засеянные пшеницей. Смерклый ушел, и Калинин вздохнул с облегчением. Немец внимательно посмотрел на офицеров. Он собирался что-то сказать, но внезапно над его головой раздался короткий щелчок. Забытый топорик воткнутый в ствол и едва различимый в темноте, вывалился из складок коры. Просвистев рядом с пленным, он ухнул в сугроб. Немец уставился на темный провал в снегу.

— Ничего страшного! — заверил Алексей, вытащил топорик и отложил в сторону. Политрук кивнул молодому лейтенанту, показывая, чтобы тот начинал задавать главные вопросы.

— Что случилось с вашим подразделением? — спросил Калинин. — Почему вы оказались в лесу?

Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, потупил взгляд, напряженно вздохнул и начал рассказывать.

«Это же фашист, самый настоящий!» — думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента. Его руки зудели до сих пор.

Один из красноармейцев ударил немца прикладом, и Вирский его возненавидел. Этот удар должен был нанести он сам!

На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивную опушку леса украшала ледяная статуя.

Мимо прошел Смерклый, подозрительно поглядев на горбоносого солдата.

— Смерть фашистам! — провозгласил Вирский.

— Каково тебе без шапки-то? — поинтересовался Фрол. — И шинель расстегнута. Не ровен час, простудишься!

Вирский ухмыльнулся, обнажив верхние зубы:

— Упрел я. Жарко совсем.

Смерклый протопал дальше и, остановившись возле костра, прислушался к разговору Калинина с пленным. Остальные солдаты стали расходиться.

Смерть… Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу…

Внезапно Вирский заметил, что в ствол сосны, под которым лежал пленный, воткнут топорик для рубки дров. Шагнув в темноту, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к нему. Ступая осторожно и стараясь не хрустеть снегом, он встал за деревом. Ствол был толстый, и Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и ухватился за рукоять.

Зуд в ладонях мгновенно исчез. Значит, вот что было нужно, чтобы его унять! Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить.

Некоторое время Вирский держался за рукоять, прикрыв глаза и наслаждаясь струящимся из нее теплом. Оно пробиралось сначала в руку, от нее — в плечо, затем в голову и оттуда распространялось по всему телу, заставляя Сергея подрагивать от услады. Через несколько секунд экстаз прошел. Вирский открыл глаза.

Немец улыбался и что-то говорил на своем лающем языке. Гнев заклокотал в солдате. Пленный немец чувствовал себя как дома! Он смеялся.

Отродье!

Фашисту вторил лейтенант, а также Фрол Смерклый! Единственный из красноармейцев в роте, кто разговаривал с Сергеем и не игнорировал его.

С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор.

— Боже мой! Что это? — с недоумением пробормотал он.

— Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! — донеслись слова Смерклого. — Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

— Он утверждает, что не лжет, — послышалась фраза Калинина.

— Фрол, всё! Иди спать! Завтра поговоришь! — Это уже был узкоглазый политрук.

Вирский застонал от бессилия. Он не мог выдернуть топор — не хватало сил! А ведь это так просто! Пальцы то соскальзывали с рукояти, то, сделавшись ватными, ослабевали и не могли расшатать лезвие.

— Что же это? — в отчаянии повторил он. Совершив еще несколько безуспешных попыток,

Вирский посмотрел на ладонь. Ничего особенного. Самая обыкновенная мозолистая ладонь. Почему же он не может вытащить топор?