Интернат для брошенных мужчин - читать онлайн книгу. Автор: Марина Полетика cтр.№ 33

Но выспаться ему не удалось. Через полчаса прибежала Людмила Петровна, которой немедленно доложили о том, что «доигралась, ее уголовник едва человека не убил». Не снимая валенок и пуховика, влетела в дом, тычками согнала Дениса с насиженного места и устроила ему разнос. Денис, грубо вырванный из блаженного состояния заслуженного отдыха, лишь невнятно мычал и отворачивал лицо, украшенное несколькими сине-багровыми синяками. Но когда вошедшая в педагогический раж Людмила Петровна принялась размахивать у него под носом экземпляром «Устава интерната для брошенных мужей», некстати попавшимся ей на глаза, невыветрившийся хмель ударил Денису в голову, и он дружески посоветовал Людмиле Петровне:

– Ой, да иди ты со своими бумажками! Смех один. Подтереться ими, и все дела.

Не без труда сосредоточив взгляд на маячившем перед его лицом листке бумаги, он вырвал его из рук Людмилы Петровны и бросил на пол. Она была женщиной сильной и решительной. Не пускаясь в дальнейшие рассуждения, схватила Дениса за шиворот и вытолкала в сени, а потом на крыльцо – в чем был. Швырнула вслед валенки, шапку и куртку. И молча захлопнула дверь.

Вернулась в комнату всклокоченная, красная от злости, обвела глазами мужиков. Юрий молчал. Санька подпрыгивал на месте, готовый броситься за Денисом, но вмешиваться остерегался. Петр Борисович смотрел осуждающе, но тоже молчал. А дед Семен, сразу вспомнив о неотложных домашних делах, протиснулся мимо Людмилы Петровны в двери и стал суетливо натягивать телогрейку.

– Ну? Что молчите? Я виновата, да? Я плохая, а он хороший, так, что ли? – уперев руки в бока, крикнула она.

Все молчали, но это молчание было другое, тяжелое.

– Алкаши! Навязались на мою голову! – не выдержав этой укоризненной тишины, заорала Людмила Петровна. – Устроили тут притон! Я с вами как с людьми, а вы мне вон что! Я никого не держу! Кому не нравится – вон отсюда! Можете все убираться! И без разговоров!

Хотя никто и не разговаривал. Постояв еще с минуту, она в полной тишине повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Дениса во дворе не было. Она постояла, подняв разгоряченное лицо навстречу падавшим хлопьям снега. Потом решительно вытерла варежкой то ли слезы, то ли мокрые дорожки от растаявших снежинок, махнула рукой и двинулась к воротам.

На следующий день, позавтракав, засела за бумаги, да так и просидела, не поднимая головы, до самых сумерек. Пришел участковый. Был он непривычно мрачен, и Людмила Петровна с порога поняла – случилась беда. На читавшийся в ее глазах вопрос неохотно произнес:

– Денис твой, Неустроев…

– Да знаю я, – кивнула она. – Я уже с ним поговорила. Что ему будет-то за это?

Участковый усмехнулся и посмотрел на нее как-то странно.

– Если бы просто синяков наставил, то это частное обвинение, и возбуждается по заявлению. А он Сереге Тарасову руку сломал.

– И что, Серега тебе пожаловался? – удивилась Людмила Петровна. – По-моему, этому алкашу каждый месяц что-нибудь ломают, пока никого не посадили. На нем все и заживает как на собаке.

– Нет, не жаловался он, – вздохнул участковый. – Съездил в травмпункт, оттуда нам сообщили. Понимаете, это уже тяжкие телесные, я обязан возбудить дело.

– Господи! И что, опять Дениса посадят?

– Нет. Ничего ему не будет теперь. Умер он, в общем. Опознать надо. Вам придется. Лучше уж вы сами, чем ваши архаровцы.

– Как? Почему? – замерла с ладонью у рта Людмила Петровна. – Вчера же еще…

– А сегодня я пошел к ним туда поговорить с ним. Нет его, говорят, вчера еще вечером ушел и до сих пор не вернулся. Я велел передать, чтобы, как придет, сразу ко мне. А час назад его нашли в логу возле Талого Ключа. Заблудиться там негде, дома рядом. Упал, может, да и уснул спьяну. Замерз, короче говоря. Что его туда понесло, да еще на ночь глядя…

Людмилу Петровну охватило оцепенение, которое не давало слышать и дышать позапрошлой весной, когда ее вышвырнули из школы, из привычной размеренной и правильной жизни. Механически выполнив все формальности, связанные с опознанием тела и с похоронами (никого из родственников найти так и не удалось), она закрылась дома, как в раковине. С утра до вечера сидела у окна, смотрела на видневшийся лес, на раскинувшую руки-ветки сосну, которая стояла поодаль от остальных деревьев. Время от времени сосна начинала раскачиваться от ветра, и тогда Людмила Петровна тоже, сама не замечая, качалась из стороны в сторону, будто у нее болел зуб. Не замечала, как проходил день и наступали сумерки, и только когда становилось совсем темно и лес сливался с чернотой неба, она переходила на диван, ложилась, укрывшись пледом. Засыпала или лежала без сна, глядя в потолок.

Через несколько дней вдруг появился Юрий.

– Мне твоя мама дала ключи, – объяснил он. – Потому что я приходил, звонил, ты не открывала. Мы беспокоиться начали.

– Не слышала я звонков. А что обо мне беспокоиться? – промолвила Людмила Петровна. – Я жива-здорова, в тепле, все в порядке у меня. В отличие от Дениса. Мама вот только… Мама там как?

– Евдокия Кондратьевна здорова, я к ней заходил несколько раз, помогал. Она замечательная, очень здравомыслящая женщина.

– Спасибо тебе, Юра. Я тут раскисла… Юра, послушай… Вот ты мне скажи… это я виновата, да? Если бы я его не выгнала, то он был бы жив?

– Не знаю, – вздохнул Родин. – Судьба такая у него, наверное. Он говорил, что обратно на зону не хочет. Понял, как на свободе хорошо жить. А кто знает, может, и посадили бы теперь, раз он рецидивист. Такие дела.

– Знаешь, Юр, я один раз у бабушки коробку конфет съела, – вдруг быстро, сбиваясь, зачем-то начала рассказывать Людмила Петровна. – Она на праздник приготовила, тогда ведь трудно было конфеты купить. Ну и спрятала в погребе до праздника – от меня. А я нашла. И как одна окажусь в доме-то, улучу момент, в погреб – шасть и конфеты ем. Так все и вытаскала. Глянула – батюшки, а коробка пустая! До того мне стыдно было! И страшно, что бабушка найдет, матери расскажет. Нет, мне бы ничего и не было, а просто стыдно до ужаса! В общем, мучилась я так до праздника. И в самый праздник аж заболела от страха, температура поднялась. Ну, думаю, вот и хорошо, пока болею, ругать не станут. А хорошо бы, думаю, вообще умереть. И не было бы стыдно и страшно. Но бабушка не сказала маме. Я тогда думала, что она забыла про эти чертовы конфеты. А потом поняла: она меня просто пожалела, потому что любила дурочку сверх меры… Но это конфеты, Юра, конфеты! Забылось, прошло. А я человека убила, понимаешь? Стыдно. Страшно. И как мне теперь жить, если он из-за меня умер?

Она плакала отчаянно и теребила Юрия, требуя ответа на свой вопрос. Он ловил ее руки, успокаивал, гладил трясущиеся от рыданий плечи. Молчал, как тогда бабушка молчала, жалел ее, наверное. Успокоившись, Людмила Петровна произнесла:

– Юр, только ты не думай, что я чокнутая… Но я рассказать тебе хочу. – Она подошла к окну. – Вон видишь, где лес начинается, сосну на пригорке? Это моя знакомая. Она будто живая. Я ее Берегиней зову. И разговариваю с ней. Смешно?