Наследница бриллиантов - читать онлайн книгу. Автор: Звева Казати Модиньяни cтр.№ 9

Только когда санитары увезли раненого, Анджело увидел своего друга. Джованни стоял в дверях, глядя вслед удаляющимся санитарам. Его правая рука, засунутая в карман, позвякивала монетами, на лице сияла торжествующая улыбка.

«Кавалер Этторе Ольдани и его супруга Мария Ривольта извещают друзей и родственников о состоявшемся бракосочетании их сына Онофрио с синьориной Терезой Ловати, дочерью инженера Карло Ловати и его супруги Эмилии Маджи, а также об отъезде новобрачных в свадебное путешествие». Так было написано в тексте, и дата: 10 мая 1911 года.

Значит, его старший кузен Онофрио женился. По расчетам Джованни, ему сейчас года двадцать два. Извещение не было адресовано Джованни, его и за родственника-то в дядиной семье не считали, просто хозяин передал ему этот текст для печати.

Джованни уже исполнилось шестнадцать, и он почти год как работал у Фабио Мотта — в одной из лучших миланских типографий, расположенной на улице Сан-Рафаэле, в самом центре. Джованни нравится его работа, нравится запах свежей свинцовой краски, грохот типографских станков. Он уже научился правильно располагать текст, подбирать к нему подходящий шрифт и самостоятельно делать набор. Извещение о свадьбе двоюродного брата он решил украсить орнаментом из цветов и листьев, изящно переплетенных с лентой, на которой будет написано: «Ubitu Gains, ibiego Gaia» (что в переводе с латыни означает: «Где ты, Гай, там я, Гая»).

Джованни хотелось, чтобы тете Марии понравились извещения, хотя он старался не для того, чтобы ей угодить. После памятного случая, когда он назвал ее шлюхой, они больше не встречались, но он часто о ней думал, смеясь в душе над ее напыщенностью. Вот и сейчас он представил себе, как она хвалится перед гостями красивым извещением, будто сама его напечатала, а гости, отвернувшись, чтобы она не видела, корчат презрительные гримасы. Он получал злое удовольствие, представляя себе тех, кто обидел его в жизни, осмеянными или униженными; так он мстил им за то, что они оттолкнули его в трудную минуту, лишили привычной среды, в которой он родился и провел свое детство.

— Молодец, Джованни, — похвалил его синьор Мотта, разглядывая образец, над которым Джованни пришлось изрядно потрудиться. — Скоро хлеб у меня начнешь отбирать. Такое желание к работе, как у тебя, в наше время большая редкость.

Хозяин типографии не знал, что на самом деле его учеником движет совсем другое желание — доказать своим обидчикам, что он чего-то стоит.

Сюда, в типографию, Джованни попал благодаря дяде (они с синьором Мотта были закадычными друзьями) — еще одно благодеяние, за которое он когда-нибудь обязательно рассчитается.

— В долгу я не останусь, — пообещал он тогда, — даю слово.

Дядя и не догадывался, сколько болезненного самолюбия скрывается за обещанием племянника, чье сходство с его бедной слабохарактерной матерью не внушало ему больше надежд на будущее Джованни. «Из него вряд ли что-нибудь получится», — подумал про себя синьор Ольдани и покачал головой. «Я докажу тебе, чего я стою», — подумал Джованни и в упор посмотрел на дядю.

В субботу, в день зарплаты, он получил прибавку — две с половиной лиры. Это были небольшие деньги, но Джованни понял, что хозяин им доволен.

Вечером они с Анджело отправились в кафе на улице Орефичи и заказали себе по чашке молока и по куску золотистой поленты.

— Сегодня я смогу дать тебе десять лир, — с гордостью сообщил Джованни.

Его небольшой капитал хранился теперь в банке «Монте», куда Анджело устроился работать клерком. Друзья за двадцать лир в месяц снимали комнату на улице Данте. Анджело получал в неделю тридцать, а Джованни после сегодняшней надбавки — двадцать пять. Экономя каждый чентезимо, друзья уже скопили по пятьсот лир каждый — огромные деньги для тех, кто с трудом сводит концы с концами. Анджело часто рассказывал Джованни о матерях семейств, которые закладывают в банке обручальные кольца или сережки, чтобы накормить своих близких.

В конце каждой недели Джованни отдавал Анджело сэкономленные за шесть дней деньги, а тот относил их в понедельник в банк. Неудачный опыт с тайником под матрацем научил их не держать дома своих сбережений.

— Мой хозяин собирается продавать старый типографский станок, — сказал Джованни. — За две тысячи.

— Ну и что? — невозмутимо жуя поленту, спросил Анджело.

— Вот бы его купить! — размечтался Джованни. — Я тогда бы свою типографию открыл…

— Тебе, видно, та баржа покоя не дает, — поддел друга Анджело. — А если серьезно — нам еще три года надо копить, чтобы набрать такую сумму.

— Синьор Мотта не станет столько ждать, он станок сейчас продает. А может, ссуду в банке взять?

— Во-первых, тысячу лир мой банк мне пока не даст, я слишком мало зарабатываю, а во-вторых, сам подумай, куда ты этот станок поставишь? Для него помещение нужно. Ты представляешь себе, сколько стоит снять помещение?

Да, Анджело был, как всегда, прав. И все-таки сдаваться Джованни не собирался. Ему почему-то казалось, что скоро, очень скоро его жизнь изменится.

Две блестящих черных косы, белая шейка, круглое личико с большими темными глазами и красными, как свежая клубника, губками. Ей едва исполнилось пятнадцать, и звали ее Веральдой. Она была единственной дочерью синьора Мотта, хозяина типографии.

Каждый день в полдень Веральда приносила обед для отца и рабочих — серый хлеб, сыр, разбавленное вино, а по субботам еще и мясо. Из-под длинного ситцевого передника в мелкий цветочек выглядывали стройные ножки в белых нитяных чулках и лакированных туфельках. Узкий лиф платья не скрывал двух маленьких выпуклостей, которые трогательно вздрагивали при каждом движении.

Джованни не в силах был отвести от нее глаза, и она отвечала ему выразительными взглядами. Молодой подмастерье и в самом деле был хорош собой: высокий, худой, голубоглазый, с благородными чертами лица. Веральде казалось, что в типографию он попал по ошибке. Такому парню носить бы офицерский мундир королевской армии, а не этот гадкий темный фартук, который напялил на него ее отец.

Весной, когда потеплело, стали обедать на воздухе. Сидя на ступеньках крыльца, ждали, пока Веральда подаст еду отцу, потом остальным, по очереди. Джованни всегда был последним.

— Благодарю вас, синьорина, — всякий раз произносил Джованни, принимая из рук Веральды свою порцию, и у него от волнения перехватывало горло.

— Кушайте на здоровье, — неизменно отвечала ему девушка, пряча глаза под пушистыми ресницами.

Сидящие изо дня в день молча наблюдали за этой сценой, и, когда однажды днем в типографию вместо Веральды вошла ее мать, всем стало ясно: хозяин решил положить конец опасным играм.

Джованни и виду не подал, что расстроен, только еще старательнее делал свою работу. «Да что, на ней разве свет клином сошелся? — уговаривал он себя. — Через неделю я и думать о ней забуду». Но время шло, а забыть Веральду не удавалось. Он засыпал и просыпался с одной мыслью — о ней, и, приходя на работу, каждое утро надеялся: вот сегодня она наконец появится на пороге с корзиной в руках. Но наступал полдень, открывалась дверь, и в типографию входила жена хозяина.