– Какому городу? – подозрительно спросил Дуги.
– К Нью-Йорку.
– Но это же ужасно далеко!
– С другой стороны, – продолжал Бен, и его голос звучал уверенно, – возможно, мы вовсе не станем никуда переезжать. – Тут он посмотрел на Энджи. – Я недавно разговаривал со знакомыми парнями из Дартмута. Им весьма приглянулась моя идея преподавать в тамошнем колледже. Сказал бы даже, что они от нее просто в восторге.
Энджи воспряла духом.
– Правда? Но это просто великолепно!
– Это всего-навсего первая стадия переговоров, но они быстро сообразили, кто я в мире графики. И они полагают, что студенты тоже оценят мои достоинства. Кстати, ты была права. Я могу одновременно читать лекции, как на факультете политических наук, так и на факультете изобразительных искусств.
– Но Дартмут – это еще не Нью-Йорк.
– Да, там не так хорошо с неоновой рекламой.
– Но я думала, что тебе более всего хочется общаться с ребятами из редакции журнала «Таймс».
– Возможно, преподавание окажется куда интересней. По крайней мере, в этом наличествует определенный вызов моим способностям, особенно если дело выгорит.
– Обязательно. – Энджи была уверена в муже. – Ты слишком талантлив, чтобы у тебя не получилось.
Бен похлопал ее по плечу, и на его губах появилась та самая улыбка, которая и в молодости заставляла трепетать ее сердце.
– В любом случае попробовать не помешает. Собраться и переехать никогда не поздно. Если у меня не получится в Дартмуте, можно подумать о запасном варианте. Все-таки переезд – дело серьезное. А у тебя, Энджи, все связано с Таккером, и твои ставки здесь высоки. Просто несправедливо бросаться в авантюру с переездом, не прощупав все возможности поблизости.
Энджи бы бросилась к нему на шею, если бы рядом не было сына. Потом она, правда, немного пришла в себя, успокоилась и, обойдя вокруг стола, обняла его за шею.
– У тебя добрый папочка, Дуги! – сказала она, прижимаясь щекой к щеке мужа.
– И добрая мамочка! – добавил улыбающийся во весь рот Бен. – Она собиралась послать к черту всю свою карьеру ради меня.
Дуги выглядел весьма сконфуженно.
– Значит, у вас все в порядке, предки?
– Да, – сказала Энджи. – Послушайте, у меня есть неплохая мысль. Почему бы нам не заехать к Питеру… – Тут она замолчала, вспомнив, что опять пытается руководить событиями. Старые привычки умирают с трудом.
– Да, почему бы нам не навестить старину Питера, – подхватил Бен. – Таким образом мы могли бы лично засвидетельствовать ему, что абсолютно не верим во всю эту чушь. А потом, прежде чем отвезти тебя назад в школу, мы могли бы все вместе отобедать в ресторане нашей гостиницы. Ну как, нравится вам моя идея?
Питера дома не было. Он был в больнице в палате «3-Б» с Кэт Энн. Они подчищали пластмассовые мисочки с едой из китайского ресторана, причем ели палочками; Кэт Энн никогда не пользовалась ими раньше, но быстро научилась.
– У вас прекрасно получается, – с удовлетворением сказал Питер.
Она вспыхнула.
– Это оттого, что я проголодалась.
– Это оттого, что начинают сказываться занятия физиотерапией. – Питер весьма недвусмысленно дал понять начальнику этого отдела в больнице, чтобы там как следует занялись Кэт Энн. И вот эти занятия стали приносить плоды; хотя нижняя часть тела по-прежнему оставалась неподвижной.
– Это весьма полезно для вас, Кэт Энн, надеюсь, вы понимаете это?
Она кивнула.
– Понимаю.
– Сказано не без грусти. – Он дотронулся до ее щеки. – Ну, что же вас угнетает?
– Ничего.
– Вы уверены?
Она кивнула, но уже без всякой уверенности. Она как-то вообще вся съежилась и стала выглядеть совсем маленькой; у Кэт Энн была способность делаться маленькой и незаметной, когда она оказывалась чем-то напуганной. Тогда и голос ее звучал соответственно.
– Мне сказали, что меня скоро выпишут.
– Они правы.
– Но мой дом совершенно не приспособлен для… для…
– Что ж, надо что-то переоборудовать. Не так уж это и трудно.
– Но у меня для этого нет средств.
– У нас есть хороший адвокат, который сейчас работает над этим делом.
– Даже если он и выиграет дело, это случится не сейчас.
– Несомненно, – сказал Питер. Он убрал пластмассовые мисочки и смахнул несколько рисинок с простыни. Затем присел на край кровати и заговорил, стараясь казаться при этом небрежным, словно мысль, которую он сейчас хотел сообщить Кэт Энн, пришла ему в голову только что, а не благодаря долгим раздумьям.
– Я решил приспособить для этой цели мой собственный дом. Вы могли бы пока пожить у меня.
Ее глаза расширились от удивления.
– У вас? О, нет! Я не могу на это согласиться!
– Но почему? – спросил Питер.
– Потому что это ваш дом. Вы и так уже сделали для меня очень многое.
– Ничего особенного. Я раньше вообще вел довольно эгоистичную жизнь.
– Для меня вы сделали абсолютно все.
– И получил для себя лично не меньше, чем вы. Вы мне просто раскрыли глаза на жизнь, Кэт Энн. Ведь вы первая женщина на свете, к которой я проявил хоть малейшую щедрость.
– Но дети, которых вы лечите…
– Их родители оплачивают мои услуги. Так, собственно, я и оценивал большинство людей, когда приехал сюда и начал в Таккере свою практику врача. В большинстве люди мне что-то должны – деньги, уважение, наконец, они обязаны мной восхищаться. Я чувствовал, что должно быть только так, особенно после того, что они причинили мне в детстве. Я превратился в важного преуспевающего джентльмена, хотя временами вовсе не чувствую себя таковым. Вы в детстве прошли через те же самые трудности и испытания, что и я; но вы, в отличие от меня, вовсе не чувствуете, что вам кто-то что-то должен. Тем приятнее вам давать. Кроме того, – сказал он, взяв Кэт Энн за руку и чувствуя себя при этом ужасно стеснительно, – вы нравитесь мне. Вы достойный и очень искренний человек.
– Я все делаю не так, как надо, все на свете путаю.
– Вы не автомат.
– Я не умею общаться с людьми.
– Но вы прекрасно можете общаться со мной. Кстати, вы произвели отличное впечатление на моих родственников в день Благодарения.
Кэт Энн опечалилась.
– Я не знала, как и слово сказать, чтобы не попасть впросак перед вашими родственниками.
– Нет уж, вы великолепно держались!
– Возможно, но ведь это только один день. А если я буду жить у вас в доме, мне придется разговаривать с вами все время.