Я причесалась, привела себя в порядок, но так и не решила,
как быть с платьем. Черное, которое я надевала в Нью-Йорке? Слишком поношенное.
Твидовый костюм? Слишком светлый. Темно-синее платье узко, темно-серое заляпала
яйцом Саманта, а сдать его в чистку по возвращении в Сан-Франциско я забыла.
Оставалось одно «свадебное» светло-серое, которого так и не увидел Крис. Оно
висело в дальнем углу шкафа с тех пор, как Пег сунула его туда по моей просьбе.
Двадцать минут спустя я стояла перед зеркалом в платье,
накидке, черных туфлях, бабушкиных жемчугах, с волосами, стянутыми в скромный
пучок на затылке. Именно так я хотела одеться в субботу. Слишком долго мы собирались…
Я распахнула воротник и прикоснулась к цепочке, которую сегодня утром сняла с
мертвого Криса. Слишком долго… Поздно, поздно, поздно.
Глава 38
Миссис Мэтьюз и Линдквисты ждали нас в церкви. Все были
одеты в траур, и каждый углубился в собственные мысли. Мы недолго поговорили со
священником, потом он вышел, и вскоре послышалась негромкая музыка. Я забыла
поговорить с органистом и не знала, что он играет. Мелодия была нежной и
грустной. Мы прошли в церковь, и я проскользнула в первый ряд, поближе к родным
Криса. Пег и Том Барди стояли у нас за спиной. Я обернулась, сделала шаг назад,
и Пег сжала мою руку. В церкви собралось человек семьдесят-восемьдесят. Не так
много, как на пышных похоронах моей бабушки, но вполне достаточно для Криса,
который не успел обзавестись кучей знакомых. Я заметила стоявшую слева девушку
в черном платье и вуали и сразу поняла, что это Мэрлин. Мы встретились
взглядом, не ощутив родства, как это было с семьей Криса, но поняв друг друга
лучше, чем они понимали нас. Мы обе осиротели. Крис ушел от нас. Я отвернулась
и стала смотреть на священника.
Крис лежал в гробу, утопая в цветах.
— Нежно любимый… Покойся с миром… Аминь…
Мы застыли, молясь про себя, а орган играл что-то похожее на
Баха, хотя я предпочла бы Равеля. Служащие Хобсона подхватили гроб и понесли
его к выходу, за ним двинулась миссис Мэтьюз, опиравшаяся на руку Дона.
Казалось, она стала меньше ростом. Следом шла Джейн, а за ней, отставая на шаг,
я. Рискнет ли Мэрлин занять законное место за моей спиной? Остальные провожали
нас взглядами. Кое-кто сморкался, послышались громкие рыдания. Они могли себе
это позволить, мы — нет. Я знала, что Мэрлин тоже молчит. Люди, близко знавшие
«усопшего», не станут рыдать на его похоронах.
Выйдя наружу, мы забились в знакомый коричневый лимузин
Хобсона. Краем глаза я заметила, что Пег села в машину Тома Барди. Процессия
тронулась. Спустившись по Сакраменто-стрит, мы выехали на шоссе, которое вело в
Дейли-Сити, знаменитый своим рынком подержанных автомобилей и кладбищем.
Джейн и Дон перекинулись парой слов; мы же с миссис Мэтьюз
молчали. Она сидела потупившись, я смотрела в окно. И тут до меня дошло, что
именно по этому шоссе я ехала неделю назад, когда мы с Сэм прилетели из
Нью-Йорка. Сначала взятый взаймы «Фольксваген», а затем коричневый лимузин.
Всего одна неделя, а кажется, что с тех пор прошла тысяча лет.
По прибытии на кладбище первым вышел священник, мы вчетвером
двинулись за ним, следом шли Пег и Том, пятеро незнакомых людей… и Мэрлин.
Сначала я не увидела ее. Она стояла немного поодаль и выглядела воплощением
красоты и трагедии. Серое облако вуали, подчеркивавшее ее огромные глаза,
прекрасно сшитое черное платье… Каждое ее движение было полно чарующего
изящества. Изящества и гордости. Достоинства.
Поза Мэрлин означала, что она приехала только ради Криса.
Девушка прямо смотрела мне в глаза, ничем не выражая переполнявшие ее чувства.
Она была с Крисом. Как и все мы. Меня поразил не столько ее приезд, сколько то,
как она вела себя. На ее месте я поступила бы точно так же, но не смогла бы
скрыть смущения и страха. Ни следа этого не было в Мэрлин.
Священник прочитал молитву, мы склонили головы, а затем
настала тишина… Я вздрогнула, когда он во весь голос грянул:
— Кристофер Колдуэлл Мэтьюз, мы предаем твое тело
земле, а душу твою вручаем в длани господа!
И я про себя добавила: «Vaya con Dios».
Мы возвратились к машинам и тронулись в путь. Обернувшись, я
увидела, что Мэрлин по-прежнему стоит рядом с могилой. Прямая, гордая,
одинокая. Вдова в темной вуали.
Глава 39
Линдквисты уехали из Сан-Франциско сразу после похорон,
забрав с собой миссис Мэтьюз. Она собиралась какое-то время пожить во Фресно, и
я обещала позвонить ей после рождения ребенка. На том мы и расстались. Они
высадили меня у дома, и я заметила машину Тома Барди. Том и Пег разговаривали с
Сэм. Когда я вошла, все умолкли.
— Хай, мамочка. Где дядя Криц? — заныла она. Два
больших печальных глаза смотрели на меня снизу вверх, требуя немедленного
ответа. Теперь или никогда. Я набрала в грудь побольше воздуха.
— Сэм, давай присядем на минутку.
— Он ушел, как мой папа?
— Нет. Он не ушел. — Мне не хотелось, чтобы она
думала, будто жизнь — это череда мужчин, которые уходят, но время от времени
ненадолго возвращаются. Может, так оно и было, но к Крису это не имело
отношения. Во всяком случае, на этот раз. — Сэм, ты помнишь бабушку Джин?
— Папину маму?
— Да. — Тут Пег и Том неслышно встали и ушли на
кухню, беззвучно закрыв за собой дверь. Мне показалось, что Пег плачет. Но я не
была в этом уверена, потому что была поглощена мыслями о предстоящем разговоре.
Мне надо было объяснить Сэм то, что останется с ней на всю жизнь.
— Что ж, родная моя… Господь очень любит людей, и когда
он видит, что человек сделал все, что он должен был сделать, то забирает его к
себе на небеса.
— Он всех очень любит?
— Да, всех, но позволяет некоторым прожить здесь очень
долго. А других забирает к себе немножко быстрее.
— Мамочка, а тебя он очень любит? — У нее задрожал
подбородок.
— Сэм, родная, со мной ничего не случится. — Я
понимала ход ее мыслей. — Но ему очень понадобилась помощь дяди Криса. Так
что дядя Крис теперь на небесах, с господом и бабушкой Джин.
— Он когда-нибудь придет в гости?
— Не так, как ты думаешь, Сэм. Но стоит тебе вспомнить
о дяде Крисе, и он придет. Он всегда будет рядом с тобой. Мы можем говорить о
нем, думать о нем, любить его, а он будет знать это. И так будет всегда.
— Но я хочу, чтобы он был с нами. — Этот взгляд… О
боже, этот взгляд…
— Я тоже, однако господь решает по-своему. Мы будем
сильно тосковать по дяде Крису, но у меня есть ты, а у тебя — я. И я очень,
очень люблю тебя. — Она бросилась в мои объятия, и мы обе
заплакали. — Сэм, пожалуйста, не грусти. Дядя Крис не хотел бы, чтобы ты
грустила. Он сам не грустит, ему не больно, и он все еще любит нас…
Сэм сидела у меня на коленях, а я тихонько покачивала ее.
Слезы бежали у нас по щекам, ее маленькие пальчики обнимали меня за шею,
цеплялись за единственное близкое ей существо. Я качала ее, качала, и вдруг
руки Сэм разжались. Заглянув дочке в лицо, я увидела, что она уснула. Моей
крошечной дикой индианке, на прошлой неделе сунувшей в руку Криса Мэтьюза трех
червяков, отныне придется жить с мыслью о том, что он ушел… Я сидела и смотрела
на нее, пока в комнате не стемнело, а потом уложила девочку на диван. На ее
лице еще не высохли слезы.