Реанимация чувств [= День за ночь ] - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Степановская cтр.№ 21

– Да… То есть я тоже точно не помню, – задумалась Тина. – Как же она сказала… «У вас тут наша девочка» или что-то в этом роде. – Перед глазами Тины всплыла хорошенькая точеная фигурка незнакомки в наброшенном на плечи халате. Копна блестящих черных волос, накрашенное лицо. Тонкая рука с браслетами и два пальца, протягивающие ей деньги. – Я не помню точно, что она сказала, – произнесла Тина, – но теперь я уверена, что это не мать. Кто это, я не знаю, но девочку без меня никому не отдавайте! Особенно с учетом того, что случай это криминальный.

– Почему криминальный?

– Ну прежде всего, любая попытка самоубийства – уже повод для криминального расследования. А в этом случае – много мелких деталей, которые не связываются. Ну, например, ты мне сказала, что девочка очень беспокоилась за свою мать. Беспокоилась и решила отравиться – не вяжется же? А потом, есть и объективные данные. Учись, ты должна уметь их различать. Вот, посмотри на ее лицо и шею, как располагаются следы от потеков кислоты? Ото рта они идут к затылку, горизонтально, а те, что спустились на шею, тоже потом стекли на заднюю поверхность к спине. Что это значит?

– Она лежала?

– Может быть… Во всяком случае, чтобы образовались такие потеки, положение тела должно быть горизонтальным. А сама посуди: лежа пить неудобно. Если бы ты захотела выпить кислоту, чтобы отравиться, что бы ты сделала? Ты взяла бы бутылку, запрокинула голову и смогла бы сделать глоток. Максимум два глотка.

– Почему так мало?

– Кислота сразу вызывает спазм гортани и пищевода. Ты стала бы кашлять, кричать, бегать за водой, звать на помощь, потом упала бы на пол и стала бы кататься от боли. Бутылку ты бы бросила или выронила, кислота бы разбрызгалась, несколько капель попали бы на кожу, но таких четких, глубоких потеков бы не было. И внутренний ожог располагался бы не дальше верхней трети пищевода. А здесь такое впечатление, что затеки попали и в трахею, и в крупные бронхи. Самой столько выпить эссенции невозможно.

– Что же это было? Кто-то хотел ее отравить?

– А это не наше с тобой дело, и предполагать что-либо бессмысленно. На это есть судебно-медицинский эксперт, следователь и суд. Не будем отбирать у них хлеб.

– Зачем же тогда нам надо это знать?

– Чтобы все описать в истории болезни. Ведь уголовное дело может быть заведено и не сейчас. Дай бог, больная поправится, уедет куда-нибудь, рубцы залечат, они изменят вид, какой же тогда документ останется? Наше с тобой творчество. Какими мы с тобой опишем повреждения, такими они и будут считаться навечно. Поэтому хирурги должны уметь описывать раны, травматологи – переломы, а мы – все, что попадается нам на глаза. Поняла?

– А кровоподтеки у нее на руках отчего? Значит, ее держали? Удерживали на полу или где-то еще, где должны быть следы кислоты?

– Деточка! – строгим голосом сказала Валентина Николаевна. – Повторяю: не наше дело. Следы пусть ищут те, кому это положено. А нам положено лечить. Все. А наблюдательность никогда не мешает, но без ненужных предположений. Поняла? Кстати, где сейчас Валерий Павлович?

– Он возится с повешенным. Привезли нового больного. И его наконец посмотрел отоларинголог. Доктора, я слышала, на повышенных тонах решали, куда его класть. Но лорик сказал, что к себе его не возьмет, потому что гортань цела, и Валерий Павлович решил открыть третью палату. Больного, правда, поместили пока во вторую на место того, с инфарктом, которого перевели в кардиологию.

– Ну, правильно, что оставили, – сказала Тина. – Рисковать не стоит. Пусть лежит у нас. В третью палату положим того язвенника, которого доставит Барашков после плановой резекции желудка, если его не возьмут в хирургию. А во вторую палату на свое место ляжет алкаш, которого Ашот привезет после срочной операции. Если, впрочем, нам всем очень повезет и он его все-таки привезет. И третьим там остается кавказец.

Из коридора донесся шум и крики.

– Что там такое? – Тина повернула голову в направлении коридора.

– Девчонки, наверное, ссорятся из-за того, кому мыть полы в третьей палате.

Ответ был риторический. Никто не хотел мыть полы за смешные деньги. Сестрам за мытье полов доплачивали даже не санитарскую ставку, а какие-то дурацкие тридцать процентов к зарплате. Поэтому Валентине Николаевне приходилось применять чудеса дипломатии, чтобы поддерживать в отделении чистоту. Тем временем шум заметно усилился.

– Нет, это не сестры. Это как раз буянит повешенный. – Валентина Николаевна и Мышка переглянулись. – Наблюдай за девочкой, а я пойду туда. – Тина быстрым шагом направилась в третью палату на помощь Валерию Павловичу. Краем глаза она отметила, что в коридор въехала сестра из приемного с маленькой тележкой, на которой перевозили жидкие лекарства. К ней подошла Марина и стала выгружать в холодильник банки с кровью.

«Значит, после моего звонка кровь со станции переливания все-таки привезли», – с облегчением подумала Тина и крикнула:

– Марина, третью группу доставили?

– Шесть банок!

– Ну, тогда ладно, после поговорим.

Бывший повешенный ни за что не давал себя привязать, матерился, махал руками и ногами и норовил заехать доктору кулаком в лицо.

– А где сестра? – спросила Тина. – Почему боретесь в одиночку?

– Отправил к кавказцу, он там опять разорался. Сказал, чтобы сделала ему промедол, время пришло.

– А Барашков еще не вернулся из операционной?

– Куда там. Вы же знаете нашу работу: хирурги уже побросали в тазик грязные перчатки, размылись, закурили, начали травить байки, поставили чайник и, поддернув свои белые штаны, сели писать в историю болезни ход операции. А мы, анестезиологи, покрываясь холодным потом при мысли, что вдруг больной не выйдет из наркоза черт его знает почему, все еще хлопаем его по щекам, зовем: «Вася, Вася, ты меня слышишь?» – и, из последних сил напрягая башку, вводим, вводим лекарственные средства. Вася потом несет хирургу коньяк, а про нас и не вспоминает. А мы счастливы уже и тем, что он не помер после всех этих их хирургических вмешательств!

Тина хмыкнула, ловко отломила носик ампулы и набрала шприц. Через секунду укол был сделан. Тина похлопала по руке молодого парня, и Чистяков машинально отметил, что это у Тины переняла Мышка привычку похлопывать больных по руке.

– Ну будет, будет, – сказала парню Тина. Тот на мгновение замолчал, а потом стал вырываться с новой силой. Тина и Чистяков не сговариваясь навалились на него и прижали его спину к кровати. – Будет буянить-то, – продолжала Тина таким голосом, будто разговаривала с ребенком или с собакой, – остался жив, ну и хорошо, завтра уже все тебе будет казаться иным. Все тебя пожалеют, простят. Ты поплачешь, и жизнь пойдет так же, как раньше.

Парень не унимался, и доктора все еще лежали на нем, удерживая его.

– Сейчас он мне все-таки съездит по башке, – сказал Чистяков.

– Терпите еще тридцать секунд, пока не начнет действовать лекарство – ответила Тина. И продолжила, уже обращаясь к больному: – Придет время, и ты поймешь, что быть – это гораздо лучше, чем больше не быть. Даже если кажется, что тебя никто не любит. А теперь, дружок, закрой глаза и спи. Спи!