— Что я должна для этого сделать? Как мне ее увезти?
Святая сестра улыбнулась, тоже смахивая слезы. Вот уж
воистину необыкновенная женщина эта мадемуазель Одри.
— Мы упакуем вещички и положим дитя в корзинку, у вас
будет запас козьего молока на дорогу и ваша любовь.
— А разве не понадобятся никакие бумаги? Паспорт на
ребенка?
Монахиня объяснила:
— Мы дадим вам справку, что она сирота из приюта, вы
предъявите ее, когда будете выезжать из Шанхая. Вас не задержат, малютка никому
тут не нужна. И у себя на родине, если она будет под вашим покровительством и
вы обязуетесь удочерить ее, вы не встретите препятствий. Через Иокогаму вам
возвращаться будет гораздо проще, не то что через Европу, где Пришлось бы
пересечь много границ.
Действительно, как все просто. Одри вдруг воодушевилась,
заспешила, принялась быстро укладывать вещи для девочки. Час спустя они все
прибыли на железнодорожную станцию. Одри со слезами на глазах перецеловала всех
приютских ребятишек, напоследок поцеловалась и с Синь Ю. Поезд тронулся, а Одри
стояла у окна с малюткой на руках, и ее еще долго душили рыдания.
Она знала, что никогда не вернется в эти места, во всяком
случае, едва ли, но здесь оставались эти дети, о которых она заботилась на
протяжении восьми месяцев и которые были ей так дороги, память о Лин Вей… и о
генерале Чанге… Начиная долгий путь домой, Одри думала о тех, кого оставила, и
о тех, к кому возвращалась. На руках у нее мирно спала Мей Ли.
Глава 19
Перед тем как сесть на пароход «Президент Кулидж», Одри
провела одну ночь в Шанхае в отеле «Шанхай». Теперь все ее мысли были о
Чарльзе. Здесь она была с ним вместе, здесь все говорило ей о нем. Однако с
облегчением Одри вздохнула только тогда, когда очутилась наконец на борту
«Президента Кулиджа».
Первый раз они бросили якорь в Кобе, потом была Иокогама, а
оттуда через океан направились в Гонолулу. Одри чувствовала себя на пароходе
почти как дома. Она редко выходила из каюты, почти не оставляя Мей Ли одну, без
присмотра. Она лишь наведывалась в корабельную библиотеку и успела прочитать
несколько книг, появившихся за последний год: «Божий уголок» Эрскина Колдуэлла,
«Потерянный горизонт» Джеймса Хилтопа и «Ночь нежна» Скотта Фицджеральда. Ровно
через двенадцать суток прибыли в Гонолулу, простояли одну ночь, и снова в путь,
а еще через неделю вошли в бухту Сан-Франциско и пришвартовались у пристани
Эмбаркадеро. Для Одри это было как сон наяву. С замирающим сердцем она
оглядывала причал: не встречает ли ее кто-нибудь? Она отправила деду из
Гонолулу телеграмму с извещением о своем приезде. И вот теперь сквозь туман
неожиданных для нее самой слез вдруг разглядела в стороне от толпы высокого,
худощавого, седовласого старика, опирающегося на трость с серебряным
набалдашником. Окажись Одри в эту минуту поближе, она бы увидела, что по старческому
лицу струятся слезы. Но к тому времени, когда она наконец с ним встретилась,
глаза его были сухи.
Медленно, кажется, вот-вот подкосятся ноги, спускалась Одри
по сходням. К груди она прижимала продолговатый сверток — запеленутую Мей Ли.
Дед выглядел более немощным, чем год назад, и все-таки он был тот же, ее
дедушка, которого она любила с детства — важный, прямой, недоступный. Ей так
хотелось побежать, броситься с плачем ему на шею. Но она не решалась. Она
понимала, какую боль причинила ему своим долгим отсутствием. Простит ли он ее?
Ведь она все-таки вернулась, в отличие от своего отца, вернулась, чувствуя себя
обязанной ему, и пожертвовала ради этого тем, что было ей дорого безмерно.
Нетрудно вообразить, как отнесся Чарльз к ее телеграмме с отказом приехать в
Лондон. Однако теперь, глядя на деда, Одри удостоверилась, что поступила
правильно. Он не произнес ни слова, когда она подошла, взгляд его был суров.
Дед и внучка постояли минуту молча лицом к лицу, но потом Одри не выдержала,
губы ее дрогнули, и, обвив руками его шею, она беспомощно разрыдалась, а он
медленно поднял руку и обнял ее, и глаза его, когда она наконец отстранилась,
были влажны. Дед, с усилием овладев собой и сохраняя достоинство, проговорил:
— Я думал, что уже не увижу тебя, Одри.
— Мне очень жаль, что пришлось так задержаться,
дедушка, голубчик.
Он кивнул и постарался принять прежний недоступный,
величественный вид, но Одри заметила, как он тяжело опирается на трость. Взгляд
его упал на сверток у нее в руках.
— А это что?
Одри робко улыбнулась и повернулась так, чтобы ему было
видно младенческое личико в шелковых лентах.
— Это Мей Ли, дедушка.
Он с ужасом отшатнулся.
— Вот почему ты не приезжала домой! — еле слышно
прохрипел он, и Одри стало страшно, как бы его прямо на месте не хватил удар. —
Ты опозорила нашу семью. Мюриел Браун была права… а я ей не верил… Какой-то
вздор про зарезанных монахинь и брошенных сирот…
Дед был вне себя от ярости, Одри никогда не видела его
таким, ей и в голову не приходило, что он может счесть Мей Ли ее ребенком.
Кроме того, она услышала имя Мюриел Браун и тоже обозлилась.
— И что же тебе сообщила миссис Браун?
— Что ты путешествуешь с мужчиной! — возмущенно
ответил он. — Я ей сказал, что она ошиблась. У тебя нет ни стыда ни
совести, Одри… Привезти домой прижитого с кем-то ребенка… — Он брызгал
слюной. — Как ты смеешь?!
— Смею — что, дедушка? Любить это дитя? Разве это грех?
Нет, она мне не родная. Она сиротка из приюта. Если бы я ее
оставила в Китае, ее бы, вернее всего, убили, или бы дали ей умереть от болезни
и голода, или продали бы ее какому-нибудь мужчине, доживи она до подходящего
возраста. Она — полуяпонка, полукитаянка, и я привезла ее к себе домой, потому
что люблю ee! — Одри говорила и плакала, пятясь от злых слов деда.
— Извини, я не знал… Я подумал, что… — Его глаза тоже
наполнились слезами. С души у него упала огромная тяжесть.
Как хорошо, что Одри возвратилась!.. Он взглянул на нее
совсем другими глазами. Молодая и гордая, она стояла перед ним с ребенком на
руках, и в его сердце вспыхнула и разлилась, как и раньше бывало, любовь к ней.
— — Я рад, что ты вернулась домой, Одри. В Она
улыбнулась сквозь слезы и снова шагнула к нему.
— И я тоже, дедушка… я тоже бесконечно рада…
Обняв ее за плечи, он повел ее к своей машине. Со вздохом облегчения
Одри откинулась на мягкую кожаную спинку и оглянулась на деда.
— Как она? — спросил дед, кивнув на спящую
малютку.
— Она в полном порядке, — растроганно отозвалась
Одри и, наклонившись, поцеловала старческую щеку, от которой так знакомо пахло
дорогим лосьоном. Он ощутил прикосновение ее молодой шелковистой кожи и
умиротворенно на мгновение закрыл глаза.
— Ты уверена, что это не твой ребенок, Одри? —
растерянно переспросил он, присматриваясь к личику Мей Ли. Одри отсутствовала
целый год, а Мюриел Браун рассказывала, что…