Язык цветов - читать онлайн книгу. Автор: Ванесса Диффенбах cтр.№ 56

И когда это произойдет, я зайду и возьму то, что мне нужно.

9

В субботу Рената не пришла. Не пришла и Марлена. Я просидела в голубой комнате, как мне показалось, весь день, кормила ребенка и спала, но когда полный мочевой пузырь и пустой желудок выгнали меня наружу, было всего десять утра.

Встав у барного табурета, я стала раздумывать, что сделать сначала: принять душ или приготовить еду? Малышка спала в голубой комнате, а я проголодалась, но запах собственного тела – кислого молока вперемешку с абрикосовым маслом – отбивал аппетит напрочь. Я решила помыться.

По привычке я закрыла дверь ванной на замок, разделась и встала под горячую воду. Глаза сами закрылись, и я виновато окунулась в краткий миг одиночества. Но, взяв кусок мыла, услышала пронзительный крик. Из-за запертой двери он казался тише, но все равно резал уши. Я вздохнула и продолжала намыливаться. Всего одна минута, подумала я. Приму душ очень быстро и вернусь. Подожди.

Но малышка не могла ждать. Ее крик набирал громкость и частоту, а потом сменился тихими отчаянными всхлипами. Я с бешеной скоростью намылила голову, позволяя воде затечь в уши и приглушить звук. Бесполезно. У меня возникло странное чувство, что, даже если я сейчас спущусь по лестнице, выйду на улицу и пройду полгорода, ее крик все равно никуда не денется; что я слышу его на гораздо более глубинном уровне, чем звуковые колебания. Я была ей нужна, необходима, как пища голодному человеку, и ее голод распространился и на меня.

Не в силах больше терпеть плач, я выпрыгнула из душа. Мыльная пена липла к волосам и белыми реками стекала вниз по ногам. Я побежала в голубую комнату и взяла на руки малышку, которая вся побагровела от крика. Приложила ее к намыленной груди. Она открыла рот и стала хватать воздух, давиться и причмокивать, повторяя все это два-три раза, прежде чем наконец успокоилась и взяла грудь. Вода в душе лилась в пустую керамическую ванну и уходила в сток.

Я сползла по стене и села в лужу, образовавшуюся у ног. Если бы у меня было чистое полотенце, я бы взяла его и вытерлась, но чистых полотенец не было, и не будет еще долгое время. Я не Марлена. Я не умела носить ребенка и мешок с грязным бельем через всю улицу и бросать четвертаки в гудящие стиральные автоматы, когда к моей груди прижат голодный рот. Я пожалела, что не подумала о том, как буду стирать, до рождения ребенка.

Я о многом не подумала, но теперь было поздно. Надо было купить подгузники, продукты, одежду для ребенка. Собрать меню из всех ресторанов на улице и запомнить наизусть телефоны доставки на дом. Найти ясли или няню или и то и другое. Купить книги об уходе за новорожденными и прочесть их от корки до корки. Выбрать имя.

Я не могла делать все это сейчас.

Поэтому нам с малышкой пришлось вытираться грязными полотенцами, спать на грязном белье и ходить в грязной одежде.

Мысль о том, что придется заняться чем-либо, кроме кормления и еды, была слишком невыносима, и я ее отбросила.

Мы пережили понедельник, вторник и среду одни, если не считать Ренату, которая пришла один раз и принесла еду. Весной заказов было много, а Рената так и не нашла мне замену. Позвонила Марлена и сказала, что уезжает на месяц к родственникам в южную Калифорнию. Вернется к апрелю и займется запланированными заказами. После этого телефон больше не звонил.

Во вторник малышка целый день ела. Проснулась для первого кормления чуть позже шести утра и с тех пор сосала без остановки, засыпая на груди каждые полчаса. Стоило мне попытаться оторвать ее от груди, как она просыпалась с оглушительным воплем. Она могла спать, лишь прижавшись лицом к моей коже, а когда я пыталась ее опустить, даже если мне казалось, что она спит крепко, она начинала плакать и требовать еще молока.

Забыв о собственном голоде, я все утро слушала звуки весны, проникавшие в квартиру сквозь открытое окно. Пение птиц, скрип тормозов, гул самолета, школьный звонок. Пока малышка спала, я гладила ее мягкое плечико и уверяла себя, что голод – невеликая жертва ради такого красивого ребенка.

Но день близился к полудню, и голод перекочевал из моего желудка в мозг. У меня начались галлюцинации, но не визуальные, а обонятельные: мне казалось, что на плите булькает соус и печется что-то шоколадное.

К середине дня я убедила себя в том, что на кухне меня ждет обед из нескольких блюд. Я вылезла из голубой комнаты с малышкой, приклеенной к груди. Увидев, что плита выключена, на горелках ничего не стоит и духовка холодная, я чуть не зарыдала. Положив малышку на кухонный стол, я рассеянно гладила ее, одновременно ища, что бы поесть. В глубине шкафа нашла две банки с супом. Малышка захныкала и начала плакать. Этот звук заставил мышцы моей руки ослабнуть, и я не смогла повернуть консервный нож. Сдавшись на полпути, я отогнула крышку ложкой и стала пить холодный суп, даже не останавливаясь, чтобы вздохнуть. Осушив банку до дна, я швырнула ее в раковину. Услышав резкий звук, малышка вздрогнула и прекратила плакать; паузы хватило, чтобы я успела прижать ее к груди. Потом я отнесла ее в голубую комнату; голод я так и не утолила.

Пятница началась так же, как четверг, только теперь я уже сутки не спала и была так же голодна, как мой неспособный насытиться ребенок. Она пила молоко, а я ела орешки в кровати. Мамаша Марта предупреждала, что малышка будет расти и расти, и я успокаивала себя мыслью, что так нужно. Наверняка это скоро кончится. Она и так уже выпила меня почти до дна, подумала я, просовывая палец под складку, которая когда-то была моей грудью.

В полдень я оторвала малышку от груди и увидела на ее губах кровь. Мои соски высохли и потрескались от постоянного сосания. Она сосала не только молоко, но и мою кровь; неудивительно, что я была без сил. Вскоре от меня вообще ничего не останется. Я аккуратно положила ее на кровать, взмолившись, чтобы хоть на этот раз она не проснулась. В морозилке осталась замороженная еда, приготовленная Марленой.

Но малышка проснулась, как только я ее отпустила, и потянулась подбородком к моему израненному соску. Я вздохнула. Не может быть, чтобы она еще не наелась; но я все равно взяла ее на руки и дала попытаться высосать хоть что-то из моей сдувшейся груди.

Она причмокнула всего два раза, после чего снова уснула с раскрытым ртом. Однако, как только я попыталась положить ее на кровать, проснулась тут же, заворковала, причмокнула и выпятила губы.

Тогда я приложила ее к груди с силой.

– Если хочешь есть – ешь, – раздраженно проговорила я. – Только не засыпай у груди.

Малышка поморщилась и присосалась. Я вздохнула, пожалев, что схватила ее так раздраженно.

– Молодец, большая девочка, – как попугай повторила я слова мамаши Марты. Но в моих устах они звучали неестественно, вымученно. Я погладила малышку по головке; над ее ухом торчал пушистый черный хохолок.

Когда она опять уснула, я медленно поднялась и понесла ее к колыбели. Должно же ей быть уютно в ограниченном, мягком пространстве, подумала я, опуская ее вниз буквально по миллиметру. Мне удалось положить ее, но едва я отпустила руки, как она снова заплакала.