В гостинице Чарльз заботился, чтобы Грейс как можно больше
спала, и уже наутро ей стало лучше. Она позавтракала в постели, потом уселась в
кресло. Ей даже захотелось прогуляться, но на это явно не хватало сил. А Чарльз
тем временем позвонил знакомому нью-йоркскому гинекологу, и тот был настолько
любезен, что согласился приехать в отель и осмотреть ее. Прописав ей лекарства
и какие-то витамины, он сказал, что ей теперь нужно запастись терпением. Когда
же мужчины вышли в холл, Чарльз поинтересовался мнением гинеколога о шрамах,
которые произвели столь сильное впечатление на врача из Леннокс-Хилл. Но доктор
был на сей счет абсолютно спокоен: этим шрамам уже много лет, и до сих пор они
ей совершенно не мешали.
– Не об этом сейчас надо думать, Чарльз. Похоже, она
потеряла слишком много крови, она выглядит анемичной, и вообще…
– Знаю. Последнее время у нас были тяжелые времена…
– Да, я все знаю и все видел. Ни вы, ни тем более она
не заслужили этого. Я очень сожалею…
Вечер они с Грейс провели, лежа на диване и наслаждаясь
старыми фильмами. Ужин им принесли в номер. А наутро он на руках отнес ее вниз,
бережно усадил в лимузин, а в аэропорту заказал для нее кресло-каталку. Он
сначала собирался отвезти ее в Вашингтон на машине, но передумал – это было бы
слишком долго и утомительно, и они полетели первым классом. В аэропорту
Вашингтона он снова усадил ее в кресло-каталку и сам повез к выходу. Но возле
газетного киоска Грейс отчаянно замахала руками, прося его остановиться. То,
что они увидели, ошеломило обоих…
На обложке нового номера «Клубнички» красовалась надпись:
«Жена сенатора тайно бежала в Нью-Йорк, чтобы сделать аборт». Грейс истерически
разрыдалась. Чарльз почти бежал, толкая перед собой коляску, через весь
аэропорт, прямо к машине. Усаживаясь на сиденье, она все еще плакала, как
ребенок. Неужели они не дадут ей передышки? Неужели никогда не оставят в покое?
Похоже было, что нет…
Уже сидя в машине,Чарльз обернулся к жене и с любовью
посмотрел ей в глаза. Сердце Грейс затрепетало.
– Я люблю тебя. Ты не должна позволить им уничтожить
нас… и тебя… мы должны выстоять.
– Я знаю, – отвечала Грейс, обливаясь слезами.
На этот раз шестичасовой выпуск новостей не удостоил
внимания эту новость – слишком уж типичным был этот материал для «желтой
прессы». А вечером Грейс и Чарльз все объяснили детям. Им сказали, что Грейс
поехала по делам в Нью-Йорк, но попала в аварию – ведь почти что так все на
самом деле и было. Авария была, правда, еще в Вашингтоне… Но Грейс не хотела,
чтобы дети знали о потерянном ребенке, и они заранее договорились с Чарльзом,
что про выкидыш они ничего не скажут.
На следующий день Грейс все еще была очень слаба, но дети
были с ней необыкновенно ласковы – даже Эбби утром принесла ей завтрак в
постель. Позже Грейс сама спустилась вниз попить чаю и случайно взглянула в
окно. Прямо перед домом собралась толпа с транспарантами: «Убийца!»,
«Погубительница младенцев!», «Долой аборты!»… Над головами толпы колыхались
огромные плакаты с фотографиями мертвых зародышей, и у Грейс при виде всего
этого случился жесточайший приступ астмы.
Она связалась с Чарльзом. Выслушав все, он пришел в
неистовство и сказал, что немедленно звонит в полицию. Патрульная машина
прибыла через полчаса, но пикетчики лишь мирно перешли на противоположную
сторону улицы. А тут еще прибыли телевизионщики – и начался настоящий цирк.
Вскоре приехал и Чарльз, который уже в глубине души не верил, что для их семьи
возможна нормальная жизнь. Он отказался отвечать на вопросы телерепортеров –
сказал лишь, что его жена попала в автокатастрофу, что она очень слаба, и
добавил, что был бы очень признателен, если бы все посторонние удалились. В
ответ на это из толпы послышались хохот и улюлюканье…
Но к вечеру, когда дети вернулись из школы, на лужайке уже
никого не было, кроме телевизионщиков, а смертельно бледная Грейс готовила обед
на кухне.
Чарльз попытался было выгнать ее оттуда, но она слабо
запротестовала:
– С меня довольно. Я не собираюсь вот так сдаться и
позволить им разрушить нашу жизнь. С этого дня у нас все будет нормально.
Она была очень решительно настроена, но видно было, что ее
трясет. Чарльз помимо воли восхищался ею. Он пододвинул ей кресло и попросил
посидеть, пока он будет стряпать.
– А ты не могла бы отложить эту потрясающую
демонстрацию силы и мужества хотя бы на недельку?
– Нет, не могла, – твердо отвечала Грейс. И к
искреннему изумлению всей семьи, ужин прошел просто великолепно. Эбби, похоже,
совершенно успокоилась и смотрела на мать с любовью и сочувствием. Что-то в ней
изменилось. Возможно, она поняла, что в столь трудные времена все они просто
необходимы друг другу. А Эндрю заявил, что ему до ужаса хотелось залечь на полу
спальни и начать палить в толпу из окошка. Все захохотали, даже Грейс. Правда,
она тотчас же стала уговаривать мальчика выбросить это из головы.
– Ты хочешь, чтобы в газетах появились новые
сенсационные статьи о «преступлениях клана Маккензи»? – с упреком спросила
она.
А после ужина Абигайль тихо спросила мать:
– Это ведь все неправда, ну, про аборт? А, мам? –
Девочка была взволнованна.
– Конечно, дорогая. Это ложь.
– Я так и думала…
– Я ни за что в жизни не сделала бы аборта. Я очень
люблю вашего папу и с радостью родила бы малыша…
– Но ведь ты еще родишь?..
– Может быть. Не знаю… Сама видишь, что сейчас
творится. Бедному папе приходится несладко.
Да и тебе… – сочувственно вздохнула девочка. Столь ласкова с
матерью она была впервые за долгое время. – Я тут поговорила с мамой
Николь, и она сказала, что искренне тебе сочувствует… что почти всегда пресса
лжет и старается погубить невинных… И тут я поняла, как же тебе было плохо! А
я… я лишь подливала масла в огонь. – В глазах девочки стояли слезы.
– Это не так… – Грейс склонилась и поцеловала дочь.
– Прости, мама…
Они долго стояли обнявшись, а потом медленно, держась за
руки, стали подниматься наверх. Чарльз с улыбкой наблюдал за ними.
Жизнь снова вошла в привычное русло, если не считать
подметных писем с угрозами и проклятиями в адрес Грейс за тайный аборт. Но к концу
недели «Клубничка» снова преподнесла сюрприз – на обложке красовалась новая
фотография из «коллекции» Маркуса. На шее у Грейс была все та же черная
бархотка, что составляло весь ее «костюм». Фото мало чем отличалось от
предыдущего – вот разве что поза была слегка изменена… Грейс это уже не могло
шокировать – она лишь разозлилась. Разумеется, Маркус утверждал на страницах
журнала, что заручился в свое время ее официальным разрешением на публикацию и
этого снимка…
– Ну и чего мы в итоге дождемся? Станем собирать
вырезки в толстый альбом? – в гневе вопрошала Грейс.