В ожидании - читать онлайн книгу. Автор: Джон Голсуорси cтр.№ 76

Динни, у которой на этот счёт не было никаких соображений, храбро ответила:

– На полгода. Но думаю, что смогу выкупить раньше.

– Вот как? Вы сказали – пятьсот?

– Совершенно верно.

– Если вы не возражаете, мистер Бонди, – сказал второй джентльмен, я согласен.

Динни подняла глаза на мистера Бонди. Неужели он скажет: "Нет, она мне только что солгала"? Однако тот лишь выпятил верхнюю губу, поклонился девушке и произнёс:

– Нисколько.

"Интересно, – подумала девушка, – всегда они верят тому, что слышат, или, наоборот, никогда. Впрочем, всё равно – подвеска у них. Это не они мне, а я, или, вернее, Джин, должна им верить".

Тем временем второй джентльмен спрятал подвеску, достал конторскую книгу и начал писать. Мистер Бонди направился к сейфу:

– Мадам угодно получить кредитными билетами?

– Да, пожалуйста.

Второй джентльмен, у которого были усы, гетры и слегка выпученные глаза, протянул девушке книгу:

– Вашу фамилию и адрес, мадам.

Пока Динни писала фамилию миссис Блор и номер дома тётки на Маунт-стрит, в голове её раздавалось "караул!" и она сжимала левую руку, пряча палец, на котором полагалось быть кольцу: её перчатки плотно облегали руку и выдавали отсутствие необходимой выпуклости.

– Если вы пожелаете выкупить заклад, вы должны будете уплатить пятьсот пятьдесят фунтов до двадцать девятого апреля. Если по истечении данного срока вы не явитесь за ним, он поступит в продажу.

– Да, конечно. А если я выкуплю его раньше?

– Тогда сумма соответственно уменьшается. Мы взимаем двадцать процентов, так что, скажем, через месяц, считая с сегодняшнего дня, мы потребуем пятьсот восемь фунтов шесть шиллингов восемь пенсов.

– Понятно.

Первый джентльмен оторвал полоску бумаги и подал девушке:

– Вот квитанция.

– Разрешается ли выкупить заклад другому лицу, которое предъявит квитанцию, если я не смогу явиться сама?

– Да, мадам.

Динни как можно глубже засунула в сумочку квитанцию и левую руку и стала слушать, как мистер Бонди отсчитывает у стола кредитки. Он считал превосходно; бумажки тоже издавали приятный хруст и казались совсем новенькими. Она взяла их правой рукой, опустила в сумочку и, придерживая её спрятанной туда левой рукой, поднялась:

– Весьма признательна.

– Не за что, мадам. Счастливы были вам услужить. До свидания.

Динни поклонилась и медленно направилась к двери. Там, взглянув из-под опущенных ресниц, она отчётливо увидела, как первый джентльмен прищурил один глаз.

Спускаясь по лестнице и застёгивая сумочку, она размышляла: "Интересно, что они вообразили: я жду ребёнка или просто проигралась на скачках в Ньюмаркете?" Как бы то ни было, деньги в кармане, а времени только четверть десятого. Обменять их можно у Томаса Кука, а если нельзя, там скажут, где достать бельгийские.

Но прежде чем большую часть полученной суммы удалось превратить в бельгийскую валюту, Динни потратила целый час на визиты в различные учреждения, и, когда она с перронным билетом проследовала через турникет вокзала Виктория, ей было довольно жарко. Она медленно шла вдоль поезда, заглядывая в каждый вагон, и миновала уже две трети состава, когда за её спиной раздался возглас:

– Динни!

Она оглянулась и увидела Джин в дверях купе.

– Вот ты где, Джин! Фу, как жарко, – я так торопилась. Нос у меня блестит?

– Ты никогда не выглядишь разгорячённой, Динни.

– Итак, всё готово. Вот результат – пятьсот, почти целиком бельгийскими.

– Великолепно.

– Держи квитанцию. Она на предъявителя. Они берут двадцать процентов годовых, день в день, но после двадцать восьмого апреля подвеска пойдёт в продажу, если ты её не выкупишь.

– Храни её у себя, Динни, – понизила голос Джин. – Если придётся действовать, нас здесь не будет. Существует несколько стран, у которых нет Дипломатических отношений с Боливией. Там мы и обоснуемся, пока все так или иначе не устроится.

– О! – беспомощно вздохнула Динни. – Я могла бы получить больше. Они прямо-таки схватились за неё.

– Ничего. Ну, пора садиться. Брюссель, главный почтамт. До свидания! Передай Хьюберту мой самый горячий привет и скажи, что всё в порядке.

Джин обняла Динни, прижала к себе и вскочила в вагон. Поезд тут же тронулся, и Динни долго махала рукой, глядя на повёрнутое к ней смуглое, сверкающее здоровьем лицо.

Оборотная сторона успеха, которого добилась Динни, так деятельно начав день, заключалась в том, что девушка оказалась теперь вовсе без дела.

Отсутствие министра внутренних дел и боливийского посла неизбежно парализовало всякую попытку воздействовать на них, даже если бы она могла принести пользу, что было маловероятно. Оставалось одно – ждать, изнывая от тоски! Динни все утро пробродила по городу, разглядывая витрины и людей, разглядывавших витрины. Позавтракала яичницей в закусочной и пошла в кино, смутно чувствуя, что планы Алена и Джин покажутся ей более правдоподобными, если она увидит нечто похожее на экране. Но ей не повезло. В фильме, который она смотрела, не показывали ни самолётов, ни бескрайних просторов, ни сыщиков, ни бегства от правосудия. Это было подробнейшее повествование о некоем французском джентльмене не первой молодости, попадающем в чужие спальни, хотя никто из персонажей до самого конца так и не поступается своей добродетелью. Динни непритворно наслаждалась картиной, – герой был очень милый и, вероятно, самый законченный из всех виденных ею лжецов.

Посидев в тепле и уюте, она вновь направила путь на Маунт-стрит.

Там выяснилось, что её родители уехали дневным поездом в Кондафорд.

Динни заколебалась. Что делать? Уехать и ограничиться пассивной ролью преданной дочери или остаться и ждать, не подвернётся ли случай что-нибудь сделать?

Так и не приняв решения, она ушла к себе в комнату и нехотя начала укладывать вещи. Выдвинула ящик комода, увидела дневник Хьюберта, который по-прежнему возила с собой, бесцельно полистала страницы и неожиданно наткнулась на место, показавшееся ей незнакомым, так как оно не имело никакого касательства к лишениям, перенесённым её братом.

"В книге, которую читаю, попалась фраза: "Мы принадлежим к особому поколению. Оно много видело, убедилось в тщете всего и обладает достаточным мужеством, чтобы сказать себе: нам осталось одно – развлекаться, кто как умеет". Да, это действительно моё поколение, видевшее войну и её последствия, и такова точка зрения очень и очень многих. Но если хорошенько подумать, оказывается, что такие же слова мог необдуманно бросить представитель любого поколения, например предыдущего, на чьих глазах Дарвин нанёс удар религии. Стоит ли бросать такие фразы? Предположим, вы до конца поняли, что такое религия, брак, порядочность, коммерческая честность и всякие идеалы, поняли, что они отнюдь не безусловны и сами по себе ещё не дают права на определённую награду ни в этом, ни в потустороннем мире, которого, может быть, нет, и что безусловно лишь одно удовольствие, которое вы и намерены получить. Разве, поняв все это, вы облегчили себе получение удовольствия? Нет! Напротив, затруднили. Если каждый беззастенчиво объявит своим кредо: "Хватай наслажденье любою ценой", – то каждому придётся хватать его за счёт ближнего, а в выигрыше неизменно останется дьявол: поскольку так будут поступать почти все, особенно лентяи, которым это кредо наиболее близко, – урвать наслаждение наверняка почти никому не удастся. Всё то, что вы так мудро поняли до конца, представляет собой лишь правила движения, выработанные человечеством на его тысячелетнем пути для того, чтобы держать людей в узде и предоставлять каждому из них разумный шанс на наслаждение, которое в противном случае досталось бы лишь немногим сильным, бессердечным, опасным и умелым. Все наши установления, религия, брак, порядочность, закон и прочее – лишь формы нашего уважения к другим, без которых другие не будут уважать вас. Без них общество превратилось бы в моторизованное скопище жалких бандитов и проституток, порабощённых немногими архиплутами. Поэтому, отказывая в уважении другим, человек превращается в идиота и лишает себя возможности получить наслаждение. Самое смешное, что мы прекрасно отдаём себе в этом отчёт, какие бы фразы мы при этом ни произносили. Люди, которые бросаются словами, как этот парень в книге, забывают о своём кредо, как только доходит до дела. Даже моторизованные бандиты не выдают сообщников. В сущности, эта новая философия, которая призывает быть достаточно мужественным и хватать наслаждение, свидетельствует лишь о неумении глубоко мыслить, хоть она и казалась мне весьма приемлемой, когда я читал книгу".