– Я тебе не верю, – повторила она, но Джонни уже видел в ее лице сомнение.
– Нет, веришь! Ты знаешь, как сильно Стивен хотел узнать про заговор в Новом Орлеане. Тебе известно, что он предан своему делу и очень умен.
– Он не мог так поступить…
Анемон вновь услышала презрительный смех Такера и внимательно всмотрелась в его лицо. Ей хотелось увидеть его глаза, прочесть в них ответ на единственно важный для нее вопрос. И глядя в его по-мальчишески красивое лицо, в карие глаза, обрамленные длинными ресницами, она поняла: он сказал правду. Несмотря на всю свою ненависть к ней, он не лгал ей.
– Я вижу, ты мне веришь. – Джонни отпустил девушку и отступил назад, глядя ей в глаза.
Анемон не могла говорить. Она чувствовала себя опустошенной. В душе ее больше не было ни радости, ни волнения. Она повернулась к двери и, не чувствуя под собой ног, вышла из каюты. Слезы ручьями текли из ее глаз. Точно в трансе, она подошла к трапу и поднялась по ступенькам на палубу корабля…
Никто не видел, как с «Морского льва» сошла маленькая девичья фигурка и растворилась в портовой толчее. Судно только что бросило якорь, и моряки возились с парусами и снастями. Им было некогда глазеть по сторонам.
Она шла как во сне, механически переставляя ноги и не оглядываясь назад. Лицо ее было залито слезами. Видя плачущую девушку, прохожие удивленно оборачивались: что могло так расстроить эту бедняжку? И покачав головой, шли дальше…
Глава 18
Гостиница «Бержерон» была симпатичным заведением в районе Вье-Карр, недалеко от набережной. Анемон без труда нашла ее. Слава Богу, она перестала плакать, и ее глупые слезы уже не привлекали внимания каждого встречного.
Подойдя к гостинице – двухэтажному кирпичному зданию, оштукатуренному и выкрашенному в бледно-серый цвет, – она остановилась перед воротами с ажурной решеткой из ковкой стали.
Новоорлеанское солнце палило нещадно. Воздух был напоен густым ароматом цветущих магнолий, смешанным с запахом свежих овощей и фруктов, продававшихся на местном базаре. Вокруг шумел Новый Орлеан: с лодок, плывущих по реке, доносились слабые крики, уличные торговцы кофейными зернами и пряностями звонко расхваливали свой товар, глухо гудела толпа суетливых прохожих.
Анемон с радостью окунулась в этот новый для нее мир, пытаясь избавиться от своих мучительных переживаний. Жизнь продолжается! Надо встретиться с отцом. И как можно скорее. Как только Стивен обнаружит, что она исчезла, он первым делом отправится искать ее сюда.
Интерьер холла гостиницы «Бержерон» поразил девушку своей элегантностью: высокие потолки, изящная витая лестница, роскошный ковер, мебель эпохи Людовика XVI, картины в золоченых рамах, украшавшие стены в розовато-кремовых обоях. Все здесь дышало истинно французской утонченностью.
Перед мебельным ансамблем из палисандра и атласного дерева стоял лакированный письменный стол с золотой инкрустацией. За столом сидел щуплый, с иголочки одетый человек с пером в руке и сосредоточенно рылся в стопке бумаг. Однако когда к нему подошла Анемон, он тут же поднял голову:
– Я могу вам чем-то помочь, мадемуазель?
– Надеюсь, – ответила девушка на безупречном французском.
В конце концов, это был креольский квартал, где жили аристократические семьи Старого Света французского и испанского происхождения. Мужчина, сидевший перед ней – маленький, худой, с аккуратно подстриженными черными усами и светлыми карими глазами, – был элегантен и учтив. Если он примет ее за француженку, тем лучше.
– Мне нужен месье Дюбуа. Он сейчас здесь?
– Месье Дюбуа? Конечно, здесь! – Креол вскинул черные брови. – Меня зовут Юджин Ламор, я консьерж гостиницы «Бержерон». Месье Дюбуа – наш работник. В данный момент он занимается бухгалтерскими счетами.
– Могу я его видеть?
Анемон решила не вдаваться ни в какие объяснения, пока не узнает, какую роль играет в этом сценарии ее отец и какая роль отводится ей. Она улыбнулась Юджину Ламору, пытаясь держаться с аристократическим высокомерием, и тут поймала свое отражение в большом зеркале, висевшем в золоченой раме на стене позади конторки. Из зеркала на нее смотрела худая, изможденная женщина с бледным лицом и растрепанной прической. Довольно жалкий вид.
Должно быть, Юджин Ламор проникся к ней сочувствием, потому что он отодвинул стул, церемонно встал и дал девушке знак следовать за ним.
– Вам придется подождать месье Дюбуа в маленькой гостиной, – сухо сказал он. – Не желаете ли пока выпить лимонаду?
– Нет, ничего не надо, спасибо.
Она вошла в уютную комнату за главным холлом, тоже роскошно обставленную, но выдержанную в других тонах. Здесь господствовали желтый, голубой и зеленый. С самого порога на нее точно повеяло весенней прохладой.
Восточный ковер на тиковом полу, свежие цветы в хрустальных вазах на камине, диван и рядом – столик из белого мрамора. Широкие стеклянные двери выходили на внутренний вымощенный плитами дворик, в самом центре которого красовался фонтан. Здесь царила тишина, и глаз радовали пышные пеканы и цветущие кусты роз и магнолий.
Когда месье Ламор с поклоном вышел, оставив Анемон одну, она опустилась на желтую узорную софу, стоявшую в центре комнаты, и уронила голову на руки.
К глазам вновь подступили обжигающие слезы. Мысли девушки опять вернулись к Стивену Берку. Как же он мог так поступить с ней?!
Дверь открылась и снова закрылась. Анемон оторвала руки от лица и подняла голову.
– Папа! – воскликнула она и бросилась к отцу. Слезы ручьями побежали по ее щекам.
Томас Карстейз обнял дочь. Глаза его увлажнились. Она еще никогда не прижималась к нему с таким отчаянием.
– Ну-ну, Эмми!.. – улыбнувшись, взволнованно пробормотал он. – Все хорошо, моя девочка. Да в чем дело, Эмми? Откуда вдруг столько слез? Почему ты так расстроена?
В сорок девять лет Томас Карстейз не утратил своей привлекательности. Это был мужчина среднего роста, стройный, с каштановыми волосами, спадавшими на лоб аккуратными прядями, аристократической формы носом и серыми, глубоко посаженными глазами, такими же ясными и проницательными, как у Анемон, и тонкими изогнутыми бровями, которые сходились у переносицы в минуты глубокой задумчивости.
Анемон смотрела на отца, любуясь милыми ее сердцу чертами лица, и крепко сжимала в пальцах лацканы его сюртука.
– Ох, папа!.. – только и смогла выговорить она.
Он рассмеялся знакомым добродушно-веселым смехом:
– Неужели моя девочка лишилась дара речи? Не могу этому поверить! Разве ты не хочешь отругать меня за то, что я тебя обманул? Ведь все эти месяцы ты считала меня погибшим. Я был уверен, что ты разнесешь меня в пух и прах! Эмми, Эмми, что с тобой?