На сиденье взятого напрокат «фольксвагена» лежала карта
города, и Ноэль, заглянув в нее еще раз, поехал прочь из центра. Юноша объехал
Олимпийский стадион, в Шарлоттенбурге он ненадолго вышел из машины, чтобы
взглянуть на озеро и замок. Ноэль не мог этого знать, но он стоял сейчас на том
самом месте, где тридцать пять лет назад стояла его бабушка Кассандра фон
Готхард рядом с человеком, которого любила, – Дольфом Штерном.
Из Шарлоттенбурга Ноэль направился в Шпандау – посмотреть на
знаменитую цитадель, постоять у прославленных ворот. На каменных барельефах
были высечены шлемы, символизировавшие всевозможные войны – от средних веков до
последней доски с цифрами «1939». В тюрьме сидел один-единственный узник –
Рудольф Гесс, содержание которого обходилось городскому муниципалитету более
четырехсот тысяч долларов в год. Из Шпандау Ноэль поехал в Грюневальд. Он
двигался вдоль озера и разглядывал дома, разыскивая адрес, который дал ему
Макс. Ноэль собирался поподробнее расспросить мать, но, когда подошло время, не
решился. Макс рассказал ему примерное направление, он писал (правда, без
подробностей), каким красивым был этот дом прежде. А однажды поведал историю о
том, как дедушка Ноэля спас ему, Максу, жизнь, когда ему пришлось бежать из
страны; как вырезал из рам два бесценных полотна, скатал в трубку и вручил
своему другу.
Сначала Ноэль решил, что проехал мимо, но вдруг он увидел
ворота. Они в точности соответствовали описанию Макса. Ноэль вылез из машины и
стал их рассматривать, когда появился садовник.
– Bitte?
[6]
Ноэль почти не говорил по-немецки. Он едва помнил то, что
изучал в Гарварде всего три семестра несколько лет назад. И все же ему каким-то
образом удалось объяснить старику, ухаживавшему за садом, что много лет назад
дом принадлежал дедушке Ноэля.
– Ja?
[7]
Садовник поглядел на него с интересом.
– Ja. Вальмар фон Готхард, – с гордостью произнес
Ноэль.
Старик улыбнулся и пожал плечами. Он никогда не слышал этого
имени. Тут появилась пожилая женщина и стала выговаривать садовнику, что
следует поторопиться, так как мадам вернется из путешествия уже завтра вечером.
Улыбаясь, старик объяснил жене, почему здесь оказался Ноэль.
Женщина подозрительно поглядела на незнакомца, потом перевела взгляд на мужа.
Поколебавшись немного, она неохотно кивнула и жестом велела Ноэлю следовать за
ней. Он вопросительно глянул на старика, неуверенный, что правильно понял.
Но садовник, улыбаясь, взял Ноэля за руку:
– Она разрешает вам посмотреть.
– И внутри дома?
– Да.
Старик довольно закивал головой. Он все понял. Как
замечательно, что этот молодой американец настолько интересуется страной своего
деда, что даже приехал сюда! Многие уже давно позабыли, откуда они родом,
ничего не знают о том, что здесь было до войны. Но американец вел себя иначе, и
это очень нравилось старику.
Кое в чем дом оказался совсем не таким, каким ожидал его
увидеть Ноэль, но некоторые помещения в точности соответствовали описаниям
Арианы – она часто рассказывала сыну о своем детстве. Третий этаж, где она
когда-то жила с няней и братом, совершенно не изменился. Большая комната для
игр, две спальни, огромная ванная. Сейчас здесь располагались комнаты для
гостей, но Ноэль отчетливо мог представить себе, как жила его мать. Зато второй
этаж претерпел значительные изменения. Сейчас здесь находились маленькие
спальни, гостиные, библиотека, комната для шитья и комната, вся забитая
игрушками. Очевидно, в доме произошла перепланировка, и от прошлого мало что
уцелело. Парадная лестница все же оставалась такой же величественной и
торжественной. Ноэлю очень легко было представить себе дедушку, сидевшего во
главе стола в огромной столовой. На мгновение юноша вспомнил про нацистского
генерала, развлекавшегося здесь с девочками, но быстро отогнал неприятное
видение.
Он рассыпался в благодарностях перед пожилой парой, перед
уходом сделал фотографию дома. Может быть, он попросит Тамми сделать набросок с
фотографии и потом подарит матери. Эта идея очень понравилась ему. Он потратил
массу времени, чтобы отыскать на Грюневальдском кладбище место захоронения
семейства фон Готхардов; наконец нашел и долго вчитывался в имена дядьев и
тетушек, прабабушек и прадедушек – никого из них он не знал. Только одно имя
было ему знакомо – имя его бабушки Кассандры фон Готхард. Интересно, отчего она
умерла такой молодой – всего в тридцать лет?
Кое о чем Ариана никогда не рассказывала сыну – она считала,
что ему не нужно этого знать. Например, о самоубийстве ее матери – Ариана
никогда не могла без ужаса думать об этом. И еще мать никогда не рассказывала
сыну о своей недолгой семейной жизни с Полом Либманом. Зачем мальчику все это?
К тому времени, когда он стал достаточно взрослым, чтобы понимать подобные
вещи, Ариана и Макс пришли к выводу, что это событие касается только самой
Арианы и никого более, поэтому ее сына вовсе не следует посвящать в
подробности.
Ноэль медленно бродил по тихому кладбищу, разглядывал
могильные холмы. Наконец он вернулся к машине и поехал по направлению к Ванзее,
но на этот раз его ждало разочарование. Он так и не смог найти дом, о котором
он все еще смутно помнил из рассказов матери. Теперь там стояли аккуратные ряды
многоэтажных зданий. Дома, где жили его мать и Манфред, больше не существовало.
Ноэль пробыл в Берлине еще три дня. Он снова ездил в
Грюневальд, в Ванзее, но большую часть времени юноша проводил по другую сторону
стены. Восточный Берлин действовал на Ноэля завораживающе – там жили совершенно
другие люди. Какими невыразительными были их лица, какими убогими магазины! Это
была его первая и единственная встреча с коммунизмом, который являлся для Ноэля
куда большей реальностью, чем смутные тени нацизма, пытавшиеся проникнуть в
сегодняшнюю жизнь.
Из Берлина Ноэль поехал в Дрезден, где пробыл некоторое
время. Главным образом его интересовал замок, за который Ариане выплатили
компенсацию. Он знал только, что сейчас там маленький краеведческий музей,
время от времени пускавший посетителей. Ноэль пошел туда; в музее не было ни
души, если не считать одного сонного служителя. В замке царили мрак и какое-то
запустение, большая часть обстановки, если верить табличке, висевшей при входе,
была вывезена во время войны. Но здесь снова, как и в Грюневальде, Ноэль мог
прикоснуться к стенам, бывшим свидетелями детских игр его отца, со странным и
щемящим чувством выглянуть в те же окна, постоять у тех же дверей, потрогать те
же дверные ручки, вдохнуть тот же воздух. Этот замок мог бы стать домом и его
детства, живи он здесь, а не на Семьдесят седьмой улице в Нью-Йорке. Когда
Ноэль выходил, старый служитель улыбнулся ему со своего места.
– Auf Wiedersehen
[8]
.