На долю Рут Либман тоже выпало немало горя с тех пор, как
трагедия Перл-Харбора втянула Америку в войну. Тогда у Рут было четверо
здоровых и счастливых детей. Теперь же у нее остались две дочери и один сын.
Саймона сбили в небе над Окинавой, а Пол чуть не погиб на острове Гуам. Когда
пришла телеграмма из части, где служил второй сын, Рут чуть не упала в обморок.
С застывшим лицом она направилась в кабинет мужа и заперлась там. Сэма дома не
было – он, как обычно в это время, находился у себя в офисе. Ни о чем не
подозревавшие дочери были наверху, а Рут держала в дрожащих руках конверт, в
котором содержалось сообщение о судьбе ее последнего сына. Мать решила, что
будет лучше узнать самое страшное без свидетелей. Но, прочтя телеграмму, она
испытала неимоверное облегчение: оказывается, Пол не убит, а только ранен.
Через несколько недель он должен был вернуться в Штаты. Когда она позвонила
Сэму, ее голос дрожал от истерической радости – теперь можно было не изображать
хладнокровие. Для семьи Либман война закончилась. Счастье, переполнявшее Рут,
подействовало на ее мысли, на ее образ жизни. Она давно уже мучилась чувством
вины, читая о гонениях, которым подвергают ее соплеменников в Европе нацисты.
Рут Либман решила заняться благотворительной деятельностью. Радость, вызванная
тем, что Пол остался в живых, наполнила ее душу любовью и состраданием. Свою
благодарность судьбе она выражала тем, что помогала незнакомым людям –
подбирала для них спонсоров, отправляла поездом к новому месту жительства. А
сейчас ее беспокоило состояние худенькой девушки, которую звали Арианой.
Девушка сосредоточенно посмотрела на нее и закрыла глаза.
– Почему я здесь?
– Потому что на пароходе вы заболели. Нужно было убедиться,
все ли с вами в порядке.
На лице Арианы появилась усталая ироническая улыбка. Разве
не очевидно, что у нее все, абсолютно все в порядке?
С помощью американки она села на постели и выпила теплого
бульона, оставленного медсестрой. Затем, обессилев, Ариана откинулась на
подушку. Даже это небольшое усилие ее очень ослабило. Рут Либман осторожно
поправила ей одеяло и посмотрела в смятенные синие глаза. Пожалуй, доктора
правы: эта девочка отказалась от надежды.
– Вы из Германии, Ариана?
Девушка кивнула и закрыла глаза. Германия? Какое это теперь
имеет значение? Она такая же беженка, как все остальные. Всего три недели назад
она еще была в Берлине…
Рут увидела, что сомкнутые ресницы затрепетали – на Ариану
нахлынули воспоминания. Тогда американка нежно коснулась ее руки, и Ариана
вновь открыла глаза. Может быть, этой девушке лучше с кем-нибудь поговорить и
тогда кошмарные видения оставят ее в покое?
– Вы уехали из Германии одна?
Снова кивок.
– Это было очень мужественно с вашей стороны.
Рут тщательно подбирала каждое слово. Медсестра сказала, что
девушка понимает по-английски, но, кажется, не очень хорошо.
– Дорога была дальней?
Ариана с некоторым подозрением посмотрела на участливое лицо
американки и решила ответить. Даже если эта женщина работает в армии, в полиции
или в иммиграционной службе, какая теперь разница? Ариана вспомнила бесконечные
допросы в кабинете у капитана фон Райнхардта, но это лишь вновь пробудило в
памяти все связанное с Манфредом. Она зажмурилась, а когда опять открыла глаза,
по щекам ее стекли две крупные слезы.
– Я шестьсот миль добиралась до Франции…
– Шестьсот миль?
Рут хотела спросить, откуда Ариана попала во Францию, но не
решилась. Было видно, что любые воспоминания причиняют девочке боль.
Рут Либман относилась к тому разряду людей, которые никогда
не расстаются с надеждой. Кроме того, она обладала удивительным даром вселять
надежду в других людей – потому-то ей так хорошо и удавалась ее работа. В
юности Рут мечтала работать в области социального обеспечения, но после того
как она стала женой Сэмюэла Либмана, у нее появилась возможность заниматься
благотворительностью в ином масштабе.
Рут внимательно наблюдала за Арианой, желая понять, чем
можно помочь этой девочке, в чем главный источник ее горя.
– А где ваша семья, Ариана? – спросила она как можно
мягче и тут же по реакции девушки поняла, что та не готова вести разговор на
эту тему.
Слезы полились потоком, Ариана села на кровати и покачала
головой:
– Их больше нет… Никого… Мой отец, мой брат, мой…
Она хотела сказать «муж», но не сумела.
Повинуясь безотчетному порыву, Рут прижала Ариану к груди.
– Все, все… У меня никого не осталось… Никого и ничего…
Ариана задрожала от горя и ужаса. Весь мир сговорился ее
мучить. Лучше смерть!
– Не нужно все время оглядываться назад, – тихо сказала
Рут, обнимая Ариану, и той показалось, что наконец она обрела мать, которой ей
так не хватало. – Нужно смотреть вперед. Вас ожидает новая жизнь в новой
стране… А люди, которых вы любили раньше, навсегда останутся с вами. Они и
сейчас с вами. Они и впредь будут жить в вашей душе.
Рут подумала о Саймоне. Она тоже никогда не расстанется со
своим старшим сыном. Ариана почувствовала в ее словах уверенность, и в девушке
шевельнулась надежда. Она прижалась к высокой сильной женщине, казалось,
излучавшей оптимизм и уверенность.
– Но что мне делать?
– А чем вы занимались раньше?
Рут тут же поняла, что вопрос был глупым. Несмотря на изможденный
вид и печать страдания на лице, этой девочке вряд ли было больше восемнадцати.
– Вы когда-нибудь работали?
Ариана медленно покачала головой.
– Мой отец был банкиром. – Она вздохнула, вспомнив свои
прежние девичьи мечты, рассеявшиеся как дым. – После войны я должна была
поступать в университет.
Но Ариана знала, что, даже если бы она окончила университет,
ей никогда не пришлось бы воспользоваться полученным образованием. Она вышла бы
замуж, родила детей, жила бы так же, как другие женщины ее круга: устраивала
званые обеды и ужины, играла в карты, развлекалась, растила детей… Даже если бы
она оставалась женой Манфреда, она жила бы точно так же. Ее жизнь проходила бы
в городском доме или в замке. Обязанности фрау фон Трипп заключались бы в том,
чтобы поддерживать домашний очаг. Ариана зажмурила глаза.
– Все это было очень давно. Сейчас это не имеет никакого
значения.
«Впрочем, все остальное тоже не имеет значения», –
подумала она.
– Сколько вам лет, Ариана?
– Двадцать.
Пол всего на два года старше, а Саймону исполнилось бы
двадцать четыре, подумала Рут. Сколько же пришлось этой девочке вынести за свою
короткую жизнь! При каких обстоятельствах потеряла она родных? Почему ее
разлучили с ними? Впрочем, девушка была так хороша собой, даже в своем нынешнем
состоянии, что ответ на этот вопрос напрашивался сам собой. От сострадания у
Рут защемило сердце. Кажется, она догадалась, для чего нацисты избавили Ариану
от участи остальных, как они использовали ее во время войны. Вот почему она
осталась жива, вот почему на теле нет татуировки. Волна жалости накатила на
Рут, она с трудом сдерживала слезы. От одной мысли о том, что с ее собственными
дочерьми могли бы поступить так же, как с этой девочкой, Рут сделалось жутко.