– В Париж? – удивилась она. – Но ведь он в
шестистах милях отсюда.
– Я знаю. Не важно, сколько времени займет у тебя дорога, но
ты должна туда попасть. У меня в Париже есть друг, мы с ним вместе учились.
Манфред достал блокнот и аккуратным почерком написал имя и
адрес.
– Почему ты думаешь, что он остался жив?
– Все эти шесть лет я старался не упускать его из виду. В
детстве он болел полиомиелитом, поэтому в армию его не призывали. Во время
оккупации он был заместителем министра культуры и доставлял нашему командованию
массу неприятностей.
– Ты думаешь, он участвовал в Сопротивлении? –
заинтересовалась Ариана.
– Зная Жан-Пьера, я в этом почти не сомневаюсь. Однако он
человек умный и осторожный, поэтому не попался. Если кто-то и сможет тебе
помочь, так только он. Я знаю, что Жан-Пьер позаботится о тебе до моего
приезда. Если он скажет, оставайся в Париже. Если отправит тебя в другое место
– поезжай. Я целиком полагаюсь на этого человека. – Манфред угрюмо
посмотрел на жену. – Ведь я доверяю ему тебя…
Он протянул ей вырванный из блокнота листок, и она прочла
имя: Жан-Пьер де Сен-Марн.
– И что теперь? – грустно спросила Ариана, глядя на
листок. Но в глубине души она понимала, что Манфред прав.
– Ждать. Осталось уже недолго. – Он нежно улыбнулся. –
Я тебе обещаю. – Тут его лицо вновь посуровело. – Отныне ты должна
быть все время наготове. Пистолет, кольца, деньги, адрес Сен-Марна, теплая
одежда, запас еды, залитый бак.
– Слушаюсь, господин обер-лейтенант, – улыбнулась она и
отдала честь, но лицо Манфреда осталось серьезным.
– Надеюсь, Ариана, что тебе все это не понадобится.
Ее лицо померкло, и она кивнула:
– Я тоже на это надеюсь. – Немного помолчав, она
добавила: – А после войны я хочу попытаться найти брата.
Ариана все еще не утратила надежды на то, что Герхард
остался жив. Теперь, когда прошло столько времени, она понимала, что у Вальмара
шансов уцелеть практически не было, но Герхард – дело другое.
Манфред понимающе кивнул:
– Да, мы сделаем все возможное.
Остаток вечера прошел тихо, а на следующий день они
отправились гулять на пустынный пляж. Летом песчаные пляжи Большого озера
пользовались у берлинцев огромной популярностью, но в это время года Манфред и
Ариана гуляли там в одиночестве.
– Может быть, к следующему лету все закончится и мы будем
здесь загорать, – с надеждой улыбнулась она.
Манфред нагнулся и поднял ракушку, протянул ей. Ракушка была
красивая, гладкая, того же голубого оттенка, что ее глаза.
– Надеюсь, все так и будет, – сказал он, глядя на воды
озера.
– И мы поедем в твой замок.
Она произнесла это таким уверенным тоном, что Манфред не
удержался от улыбки.
– Да, если мне его вернут. Ты хотела бы там жить?
– Да, очень.
– Отлично. Обязательно туда поедем.
В последнее время у них появилось нечто вроде игры – они
представляли себе, что будут делать, когда «все это закончится», словно таким
образом могли ускорить окончание войны и начало новой жизни.
Назавтра Манфред ушел на службу, а Ариана послушно занялась
приготовлениями к бегству: достала из тайника пистолет, кольца, деньги, собрала
провизию, приготовила листок с парижским адресом, проверила, полон ли бак
бензина. Когда она вышла во двор, издали явственно донесся рокот канонады. Днем
на город опять падали бомбы.
Манфред вернулся домой раньше обычного. Ариана сидела в
подвале (бомбежка еще не закончилась), слушала радио и читала книгу.
– Что случилось? – удивилась она. – По радио
объявили…
– Не важно, что они объявили. Ты собралась?
– Да, – дрогнувшим голосом ответила Ариана.
– Мне вечером нужно быть в рейхстаге. Они мобилизуют всех на
оборону здания. Не знаю, когда смогу вернуться. Ты уже взрослая, действуй
самостоятельно. Дождись, пока закончится штурм города, а потом делай все, как
мы договорились.
– А как я выберусь из города, если он будет взят?
– Ничего, выберешься. Беженцев, в особенности женщин и
детей, они останавливать не будут.
– А ты?
– Я разыщу тебя, когда все кончится.
Взглянув на часы, он поднялся к себе, чтобы захватить
кое-какие вещи. Обратно по лестнице Манфред спускался медленно.
– Ну, мне пора.
Они припали друг к другу и стояли так, казалось, целую
вечность. Ариана хотела умолять Манфреда, чтобы он не уходил, чтобы послал к
черту и Гитлера, и армию, и рейхстаг. Пусть останется здесь, дома, где они оба
будут в безопасности.
– Манфред, – начала она, и по ее панически дрогнувшему
голосу он сразу понял, что последует дальше.
Манфред закрыл ей рот поцелуем и покачал головой:
– Не нужно, дорогая. Я должен идти, но скоро я вернусь.
Из ее глаз хлынули слезы. Он вышла вслед за ним во двор,
остановилась возле «мерседеса». Манфред ладонью вытер ей мокрое лицо.
– Не плачь, милая. Обещаю – со мной все будет в порядке.
Ариана обхватила его руками за шею.
– Если с тобой что-нибудь случится, я умру.
– Ничего не случится, я же тебе обещал.
Изобразив на лице улыбку, Манфред снял с пальца перстень с
печаткой, положил Ариане на ладонь, заставил ее сжать пальцы.
– Побереги его до нашей встречи.
Ариана улыбнулась, они поцеловались еще раз, а затем Манфред
сел в машину и, махнув на прощание рукой, поехал по направлению к центру
города.
Потянулись дни, которые Ариана проводила возле приемника.
Передавали сводки об уличных боях в Берлине. К вечеру двадцать шестого апреля
боевые действия охватили весь город – от Грюневальда до Ванзее. Ариана
безвылазно сидела в погребе. Со всех сторон доносились взрывы и выстрелы;
Ариана даже не решалась подняться в дом. Она слышала, что русские наступают по
Шёнхаузераллее в сторону Штаргардерштрассе, но, конечно, не могла знать, что
все берлинцы, как и она, попрятались по погребам и подвалам, испытывая нехватку
еды, воды и воздуха. Никакой эвакуации гражданского населения не проводилось.
Даже маленькие дети были обречены разделить судьбу взрослых. Берлинцы сидели,
забившись по норам, как крысы, и ждали конца. Им даже не было известно, что ставка
уже перенесена из Берлина.
В ночь на первое мая по радио объявили, что Гитлера больше
нет. Прятавшиеся по подвалам и погребам берлинцы выслушали это сообщение в
полном оцепенении. Охваченный сражением, город горел – союзники продолжали
наращивать огневую мощь. После сообщения о смерти фюрера стали транслировать
Седьмую симфонию Вагнера. Ариана сидела в погребе и слушала музыку, временами
заглушаемую грохотом боя. Она вспоминала день, когда слышала эту симфонию в
последний раз. Это было в Оперном театре, куда они отправились втроем – отец,
брат и она. А теперь Ариана сидела и ждала, пока закончится кровопролитие. Все
ее мысли были устремлены к Манфреду, находившемуся где-то в самом центре этой
бойни. Ночью по радио передали, что Геббельс и его семья, включая шестерых
детей, добровольно ушли из жизни.