Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы... - читать онлайн книгу. Автор: Василий Звягинцев cтр.№ 64

Только мы успели распить ковшик глинтвейна, как Шульгин, ставя на стол стакан, отодвинул вверх и в сторону мизинец. Абсолютно невинный жест, купчихи, «гоняющие чаи», так для политеса делали, но по нашей криптографии это означало знак опасности, требующий особого внимания.

Здесь одному из нас следовало взять на себя инициативу, предложить нечто не лезущее ни в какие ворота предполагаемого противника. Кем бы он ни был. При этом я пока не понимал, что на самом встревожило Сашку. Однако раздумывать потом станем.

— Нет, братцы, чего мы тут сидим? — спросил я со всей возможной степенью расслабленной горячим вином наивности. — Мы же где? В Замке! Бабы спят, а нам в самый раз что? Запросто изображу сейчас для вас Лас-Вегас с ансамблем танцующих канкан фей. Думайте и предлагайте пропорции — сколько блондинок, брюнеток, негритянок и азиаток. Хоть сто, хоть двести. Поднялись. Мы только идем, а они уже в ряды и колонны выстраиваются, подтягивая чулочки…

Надеюсь, прозвучало это вполне убедительно, поскольку все остальные мысли я надежно заблокировал. А те, что транслировались, тоже были безусловно мои, на канканирующих девушек я всегда смотрел с искренним удовольствием.

По дороге в якобы подготовленное мной место, в длинных коридорах Замка, похожих на переходы с кольцевых на радиальные станции метро вроде «Павелецкой», мы вели себя полностью соответственно студенческим манерам и привычкам наших лет. Пытались петь бардовские песни, друг друга перебивая. Выясняли, где ближе всего взять пива или чего покрепче, вспоминали давно забытые политические анекдоты…

В общем, создали достаточный напор и объем «белого шума», чтобы у логически мыслящего устройства, не являющегося генетически русским человеком, выбило пробки. Тем более что по пути, вообразив тот самый тоннель к «Павелецкой» со всеми торговыми заведениями, Сашка выхватил с прилавка возникшего за поворотом магазинчика бутылку наверняка «паленой» водки, рассчитавшись столь же виртуальной сторублевкой без сдачи. И мы тут же начали ее распивать, благо милиции в перспективе не просматривалось.

Это, как я понимаю, относилось уже к постсоветским реалиям двухтысячных годов.

И хорошо — Замку лишняя нагрузка на мозговые ячейки. Не помню имени, но был в свое время советский писатель-фантаст, в рассказе которого герои вырвались из плена планетарного электронного супермозга, именно забив ему оперативную память неразрешимыми логически задачами, перемежаемыми ерундой вроде: «Последнее дело — запивать шашлык лимонадом».

В нужный момент Шульгин толкнул нас в сторону, и тут же мы оказались на омерзительно грязной и вонючей площадке перед «черным ходом» той самой коммуналки, где мы с Сашкой заседали еще «до исхода». Предполагалось, что она защищена от любого постороннего проникновения, ментального или физического. Туда не смог в критический момент послать тревожный сигнал даже сам Замок. Точнее, послать-то послал, а вот защиту его сигнал не пробил.

Здесь Сашка прямо на глазах отмяк, не просто успокоился, а перешел в совсем другое психологическое состояние. Будто фронтовик, внезапно получивший отпуск или длительную командировку в глубокий тыл после года, проведенного на самом переднем крае.

Огляделся с доброй улыбкой, предложил располагаться, чувствовать себя как дома, указал рукой на квадратный дубовый стол с пузатыми резными ножками, явно сохранившийся «от раньшего времени».

Стол был безусловно отличный, на каком-нибудь аукционе, даже и Сотби, за него наверняка дали бы хорошие деньги, соразмерные с ценой всей квартиры, но покрывала его жалкая, местами облезшая до тканевой основы клеенка в бледных цветочках. На ней стояло именно то, что я помнил по первому посещению и что походя воспроизвел Сашка. Применительно к другому составу компании.

Четыре толстых фаянсовых тарелки с надписью «Нарпит НКТ» [48] , рядом с ними бывшие в употреблении алюминиевые ложки и вилки. В центре — две бутылки зеленого стекла с залитыми красным сургучом пробками, граненые стаканы, три банки кильки в томате (вскрытые), литровая банка баклажанной икры. На двух тарелках побольше — малосольные огурцы и небрежно, но от души нарезанное сало. Домашнее, как бы родственниками из деревни привезенное или на колхозном рынке купленное. Хлеб круглый, ржаной, в хрущевские времена стоивший 16 копеек, а до того — кто его знает. На газовой плите древнего образца белела кастрюля, которой раньше не было, и от нее явственно тянуло запахом свежесваренной картошки в мундирах.

— Ни хрена себе!.. — восхитился Берестин и добавил еще пару крепких выражений.

— Осталось только убедиться, что перед нами не муляжи из папье-маше, — щелкнул языком Левашов, направляясь к столу и протягивая руку к бутылке. — Ну да, именно «Особая Московская», Главспиртпром НКТ. Не траванемся?

— Ну, в пятидесятые годы люди это пили и ели. Мы с Андреем прошлый раз выжили. Если за время нашего отсутствия сюда кто-нибудь яда сыпанул — тогда не знаю. «Но аппаратура — при ем!»

Шульгин достал из кармана и подкинул на ладони гомеостат.

— Тогда разливай, и продолжим. Становится интересно.

Я откупорил бутылку и разлил точно, грамм в грамм, как в станционном буфете.

— Надо же, — беря в руки стакан, сказал Алексей. — Сто лет за таким столом не сидел. Разве что в лейтенантах еще. Хорошая у тебя память, Саша.

— Дай бог, чтобы не только память, — в виде тоста произнес я, и все выпили, каждый со своими мыслями и своим настроением.

— А ничего. — Левашов внимательно прислушался к себе, как прошло и каково послевкусие. Зацепил полную ложку кильки. — Тоже ничего. Не хуже омаров… Жили же люди.

Почти сразу все растормозились, начали активно закусывать, будто все прочие заботы исчезли или отодвинулись в несущественную сейчас даль.

— Только, Саш, с памятью у тебя не совсем, — сообщил я, наливая по второй. Указал на стоявшую перед ним тарелку. — Я абсолютно убежден — прошлый раз было написано: «Общепит». То есть сдвинул ты лет на десять назад, а то и на двадцать.

— Свободно. Я последнее время где провел? В тридцатых. Вот и запало. Но это же несущественно?

— Не понимаю, для чего все, — спросил Левашов, — если мы имеем дело с нашими единственными союзниками? В лучшем случае — посеем недоверие… Не проще ли все решать напрямую? Чего ты сейчас тревогу объявил?

Олегово пристрастие к этически безупречным позициям и поступкам меня иногда развлекало, иногда раздражало.

— Союзниками… Кто бы спорил. А ты знаешь в российской истории союзников, которые в тот или иной момент ее не предавали? Грубо или мягко, из давно копившейся злобы или сиюминутного интереса. Я — не знаю. Очередной завет Козьмы Пруткова: «Возлюби своего ближнего, но не давайся ему в обман». А в башне мне показалось, что у меня в мозгах что-то зашевелилось. Или зонд для подслушки просовывают, или лишние мысли внедряют…