– Мне просто было обидно, что меня оставляют вне игры.
Сразу вспомнилось детство золотое. Мне было заявлено, что меня никуда не
возьмут, пока я не стану вести себя, как благоразумный человек, каковым я не
являюсь. Наверное, я вспылил из-за каких-то прошлых обид. – Лайам бросил
нервный взгляд на Сашу, ему явно хотелось извиниться, но переступить через себя
он не мог. Они встретились взглядами и долго изучали друг друга, но Ксавье
этого, к счастью, не заметил.
– Черт, старик, ты ведь всего-навсего у нее гостил. Она
в любом случае не могла бы взять тебя на эту тусовку.
– Не могла, – подтвердила Саша, – и спор был
скорее умозрительный. На тему свободы личности и пределов этой свободы.
– Точнее, ограничения этой свободы, – добавил
Лайам. – Когда меня унижают, я злюсь – это естественно. В детстве меня
вечно оставляли дома, как будто я им был неродной. Или недостоин их общества.
Вечно старались ущемить, заткнуть, поставить подножку. Невыносимо!
Саша поняла, что корни у этого комплекса еще глубже.
По-видимому, ранняя смерть матери усугубила обиды и одиночество, лишив Лайама
поддержки, какую мать ему оказывала. Вот с кем она тогда ругалась! С семилетним
мальчиком, оставшимся без матери. Никто не мог его защитить, и тогда Лайам сам
кинулся на свою защиту, как волчонок, брошенный и беспомощный. Бедный, бедный
Лайам. Она сидела и слушала, и у нее сердце обливалось кровью.
– Ну, хорошо. Что же мы теперь, так и будем толочь воду
в ступе? – повернулся к другу Ксавье. – Ясно, что у тебя был какой-то
срыв, приступ или еще не знаю что. Моя мать посещает самые скучные на свете
тусовки, на которые ни один здравомыслящий человек добровольно не потащится. А
ты свободный художник, тебя-то что туда потянуло? Тебе с этими людьми делать
нечего. С моей-то мамой все в порядке, но вот с ее окружением общаться
невозможно. Таким, как мы с тобой, надо вращаться в своем кругу. И ни в коем
случае не с теми, кому она пытается наши вещи продавать. Это просто горе
какое-то. Поверь мне, ты бы там умер со скуки. Послушайте, может, в конце
концов, пообедаем спокойно? Я сейчас пойду в туалет, а вы двое поцелуйтесь и
помиритесь, иначе она будет на тебя сердиться и твоих картин продавать не
станет. А когда вернусь, мы чудесно проведем время, как в прошлый раз. Хорошо,
дети мои? – Они улыбнулись. Не зная всего, Ксавье растопил лед, который
они не могли растопить целых два месяца. – Вот и молодцы! – Ксавье
встал и удалился, а Лайам сидел и смотрел на Сашу. Он все еще был влюблен, а
теперь, спасибо Ксавье, больше не сердился. Теперь, по зрелом размышлении, он
понял, что причина ссоры была не в Саше. Просто она задела его за живое, и он
завелся. До такой степени, что перестал слышать доводы разума, пока сегодня,
спустя два месяца, Ксавье не помог ему все расставить по своим местам.
– Саша, прости меня, – тихо проговорил
Лайам. – Я так по тебе скучал! Ты самая упрямая женщина на земле. Ты мне
так и не позвонила.
– Ты мне тоже. И я тоже по тебе скучала. Ты меня тоже
прости. Я не предполагала, как много это все для тебя значит. Теперь знаю. Я не
хотела сделать тебе больно. – Она коснулась его руки.
– Ты не хотела. А они – да. Я на мгновение перепутал
тебя с ними. – Мгновение вышло слишком долгим. Длиной в два с лишним
месяца. – Давай до твоего отъезда сходим куда-нибудь? – Она кивнула,
и в этот момент вернулся Ксавье.
– Все опять счастливы?
– И даже очень, – улыбнулась Саша. – Ты, я
вижу, просто дипломат. Мне надо к тебе чаще обращаться.
Они заказали еду, мужчины завели разговор о работе, а Саша
сидела и слушала. Больше всего на свете Саша любила общаться с художниками,
слушать их споры, погружаться в стихию творчества. После обеда поехали в студию
к Лайаму смотреть его последние работы. Они оказались еще интереснее прежних.
Саша была довольна.
– Бог мой, Лайам, они чудесны! – Саша отчетливо
понимала, что эти его картины словно были написаны кровью, столько в них было
вложено души.
– У тебя работа идет лучше, когда ты злишься, –
заметил Ксавье.
– Бывает, – уныло согласился Лайам, что не
укрылось от Саши. Она незаметно стиснула его руку. – Но в данном случае
злился я только вначале. Мне стало себя очень жалко. Вот в таком состоянии у
меня действительно выходит лучше всего. Стыдно признаваться, но это так. –
Сейчас, когда он смотрел на свои картины, вид у него был крайне измученный. Эти
два месяца без Саши дались ему тяжело.
– Со мной то же самое, – поддакнул Ксавье.
– А я вот такой работоспособностью похвастаться не
могу, – откровенно призналась Саша. Последние два месяца она тоже очень
страдала. А сейчас, как ни хотелось остаться с Лайамом наедине, ей надо было
спешить на другую встречу. Но она была довольна уже тем, что увидела его работы
и они оказались выше всех похвал. Он сумел справиться с обидой, дурным
настроением. И, может быть, им обоим будет только лучше, если теперь они
ограничат свои отношения делами. Их короткий роман и впрямь почти обернулся
катастрофой. Спасибо Ксавье, сумел их примирить, сам того не ведая.
– У вас обоих вечер свободен? – спросил Лайам с
надеждой, провожая Сашу. Она уже опаздывала.
– У меня занят, – быстро ответила она. У Ксавье
тоже оказалось свидание.
– Неужели очередной скучный прием? –
посочувствовал Саше Лайам.
– Нет, ужин с потенциальным заказчиком. – Она не
обязана ему ничего объяснять. Война окончена, но и роман тоже. Если ничего не
случится, отныне они – друзья.
– А завтра? – настаивал Лайам. Ему хотелось еще
повидаться с ней до ее отъезда, а общество Ксавье теперь было им даже на
пользу.
– Я не занят, – отозвался Ксавье.
– Я тоже, – сказала Саша, хотя, по правде говоря,
ей бы хотелось провести время с сыном наедине. С Лайамом все будет по-другому.
Тот предложил поужинать вместе в его любимом пабе. Ксавье с
готовностью согласился, Саша – с некоторой неохотой, но после сегодняшнего
объяснения она не хотела обижать Лайама. В конце концов, с Ксавье можно будет
позавтракать на следующий день, перед рейсом.
Они договорились, что завтра Саша заедет за ними на своей
машине с шофером, хотя она не была любительницей шумных вечеринок. Она
соглашалась ради них обоих. Ну, может быть, чуточку больше – ради Лайама.
Уходила она с каким-то почти материнским чувством к нему.
Всю вторую половину дня Саша провела в делах и едва-едва
успела в отель, чтобы привести себя в порядок до появления Филипа. Она
причесывалась, когда позвонил Лайам.
– Я рад, что мы сегодня встретились, – произнес
он. – Ксавье нам обоим оказал большую услугу. Во всяком случае, мне. Мне
правда очень стыдно, что я так распсиховался в Париже.
– Все в порядке, – успокоила Саша, держа в одной
руке трубку, а в другой расческу. – Сегодня все происшедшее и для меня
предстало в ином свете. – Про его детские обиды тогда, в Париже, она не
подумала. Конечно, Лайаму нужна была любовь и забота, но Саша не хотела брать
на себя роль матери. Ей хватает своих детей. Может быть, ему мать нужна даже
больше возлюбленной. Но она рядом с ним чувствовала себя еще старше, чем на
самом деле. Может, ведя дела Лайама, она сумеет дать ему больше, чем в качестве
любовницы.