— А вы, мадам? — Матрос смотрел на нее с уважением
— ведь она всю ночь работала, как Флоренс Найнтингейл. Но Лиана только пожала
плечами.
— Я могу спать и на полу.
И она поспешила в столовую на помощь врачам — держать за
руки, промывать раны, вправлять вывихи. Час за часом звук разрываемых на бинты
простыней и стоны раненых стали такими же привычными, как шум моря. Но когда
затонула «Королева Виктория», на палубе воцарилась полная тишина. Тогда капитан
вновь обратился ко всем через рупор:
— Je vous remercie tous… Я благодарю вас… Сегодня ночью
вы совершили невозможное.. и, если вам кажется, что в живых осталось слишком
мало людей, вспомните о том, что погибло бы еще двести, если бы не ваша помощь.
Затем они узнали, что умерло еще тридцать девять раненых.
Пассажиры и члены экипажа работали посменно, стараясь
поддержать жизнь в тех, кого они с таким трудом спасли, — главное было
предотвратить инфекцию, которая могла унести еще много жизней или, что немногим
лучше, потребовала бы новых ампутаций. Некоторые из раненых не приходили в
сознание и бредили, но впоследствии умерло еще только двое, и постепенно все было
взято под контроль. Врачи, как и Лиана, были готовы исполнять свои обязанности
до самого конца пути, а ведь они не прошли еще и половины. День с лишним был
потрачен на помощь людям с канадского судна, немало времени занимал и
зигзагообразный маневр, а капитан теперь старался идти еще осторожнее, опасаясь
встречи с немцами.
Только на второй день после спасательной операции Лиану
уговорили уйти со своего поста в каюту первого помощника. Там она буквально
рухнула на койку. Девочки гуляли где-то по кораблю — экипаж взял на себя заботу
о них, и они теперь много времени проводили на мостике. Но сейчас, лежа на
узкой койке, Лиана не могла думать даже о них. Казалось, она не спала уже годы.
И лишь только она приняла горизонтальное положение, как немедленно погрузилась
в темное забытье и уснула. Когда она проснулась, уже наступила ночь, а на
корабле строго соблюдали затемнение. Откуда-то из темноты донеслись тихие
звуки. Лиана села. Чужая постель. Где она? И тут она услышала знакомый голос.
— Ну как вы? — Это был Ник. Когда он подошел
ближе, она смогла разглядеть его лицо в лунном свете, пробивавшемся сквозь
незакрашенные участки стекол. — Вы проспали шестнадцать часов.
— Боже мой! — Лиана затрясла головой, стараясь
окончательно проснуться. Она была в той самой грязной одежде, которую не
снимала последние два дня, но Ник выглядел еще хуже. — Как раненые?
— Некоторым лучше.
— Кто-нибудь еще умер? Ник покачал головой.
— Пока нет. И можно надеяться, что теперь все дотянут
до берега. Некоторые уже ходят по палубе. — Но куда больше его сейчас
занимала Лиана. Она изумила Ника тем, что сразу стала незаменимой в
операционной. Он видел ее всякий раз, когда приносил туда очередного
раненого. — Вы не проголодались? Я принес бутерброд и бутылку вина.
Но от одной мысли о еде ей стало не по себе. Лиана уселась
на койку и похлопала по краю рядом с собой, приглашая Ника сесть.
— Я не смогу проглотить ни куска. А как вы? Вы хоть
немного спали?
— Я проспал достаточно. — Она увидела, что он
улыбается, и глубоко вздохнула. Что им вместе пришлось пережить!
— А где девочки?
— Спят в моем гамаке наверху, на палубе. Они прекрасно
устроились, и за ними присматривает офицер. Спят, закутавшись в одеяла. Я не,
хотел, чтобы они шли сюда и будили вас. — Он помолчал. — И все-таки,
Лиана, вам надо поесть.
Теперь, когда на корабле оказалось втрое больше людей, все
жили на урезанном пайке, но повар творил чудеса, и все, по крайней мере,
чувствовали себя сытыми. Чудесным образом появились кофе и виски, которых пока
хватало. Ник протянул Лиане бутерброд и вынул пробку из початой бутылки вина.
Затем он достал из кармана чашку и налил ей.
— Ник, я не могу… Меня тошнит.
— И все-таки надо выпить. Только сначала съешьте бутерброд.
Она осторожно надкусила, но от вкуса пищи в желудке начались
спазмы. Однако когда первая волна тошноты прошла, Лиана внезапно ощутила голод,
и бутерброд показался ей необычайно вкусным. Затем она отхлебнула вина и
передала чашку Нику. Он тоже сделал глоток.
— Надо вставать. Посмотрю, чем еще смогу помочь.
— Они пережили это время без вас, а еще один час ничего
не изменит.
В темноте она улыбнулась ему. Глаза тем временем уже
совершенно привыкли к темноте.
— Я бы сейчас отдала все за горячую ванну!
— И за чистую одежду. — Он улыбнулся. — Моя —
так уже может стоять и скоро будет ходить сама по себе.
И внезапно они оба вспомнили о «Нормандии», на которой плыли
всего год назад, и теперь не могли удержаться от смеха. Они хохотали, пока из
глаз градом не покатились слезы. Здесь, в темной каюте первого помощника, они
смогли отрешиться от ужасающей реальности. Но как смешно было вспоминать о
нелепых празднествах, обедах во фраках и белых галстуках.
— А помните, сколько мы волокли с собой чемоданов!
Они снова покатились со смеху. Смех рождался от напряжения,
истощения сил и одновременно от ощущения облегчения. И сейчас им, сидящим в
грязной, рваной одежде, на корабле, куда набилось три сотни людей, считая
пассажиров и экипаж, «Нормандия» казалась кораблем дураков с ее специальными
помещениями для собак и прогулочными палубами, апартаментами-люкс, курительной
комнатой и Гранд-салоном. Да, конечно, это был чудесный корабль, но он
безвозвратно канул в прошлое, а сейчас они пили вино, сидя на узкой койке, не
уверенные в том, что через час их не настигнет торпеда с немецкой подлодки. Но
вот смех прошел, и Лиана, взглянув на Ника, увидела, как тень пробежала по его
лицу.
— Посмотрите, как изменились наши жизни. Как все это
странно, правда?
— Скоро весь мир изменится. Это только начало. Просто
нас с вами это коснулось раньше, чем других. — Он заглянул ей в глаза,
даже в темноте чувствуя, как они притягивают его. И Ник решительно заговорил о
том, о чем думал, — кто знает, может быть, через час их уже не будет в
живых и у него не будет другого раза:
— Вы прекрасны, Лиана. Прекраснее всех женщин, каких я
видел… Вы прекрасны и душой и телом. Я так гордился вами прошлой ночью.
— А я думаю, у меня все получалось потому, что вы были
рядом. Я все время чувствовала вашу поддержку.
И вдруг все исчезло, как будто во всем мире остались только
они двое. Не было больше никого, кроме них двоих, в этой крошечной комнате. Он
взял ее за руки и, ни слова не говоря, прижал к себе. Они поцеловались. И ее
губы так же жадно льнули к нему, как и его губы к ней. Они долго сидели
прижавшись и целовали друг друга снова и снова в отчаянии страсти, рожденной
тенью смерти и жизнью, которая продолжалась, несмотря ни на что.