Шестого августа 1942 года «Энтерпрайс» подошел к Соломоновым
островам, а на следующий день американцы атаковали их. Они захватили взлетную
полосу и переименовали ее в Хендерсон-Филд, но битва за Гвадалканал
продолжалась: японцы уступили пока лишь взлетную полосу. Американские
военно-морские силы понесли большие потери, но «Энтерпрайс» держался, хотя и
был сильно поврежден. Ник оставался на борту, когда в начале сентября корабль
пошел на Гавайи для ремонта.
В глубине души он очень не хотел идти на Гавайи. Он
предпочел бы остаться на Гвадалканале с войсками, но он был нужен на борту
изувеченного авианосца. На Гавайях он прохлаждался на базе Хикеме и страстно
желал вернуться назад всякий раз, когда слушал новости с фронтов. Американцы
несли слишком большие потери в битве при Гвадалканале, моряки погибали на
песчаных отмелях острова. В течение пяти месяцев, с тех пор как Ник уехал из
Сан-Франциско, он не видел ничего, кроме военных действий: в Коралловом море,
на Мидуэе, на Гвадалканале, — и лишь краткие передышки между ними. Это
помогало ему не думать о Лиане. Он ведь и пошел в армию, чтобы сражаться за
свою страну. Получив то письмо от Лианы, он был потрясен. Чувство вины
полностью овладело ею уже после его отъезда, и теперь Ник ничего не мог ни
поделать, ни сказать. Он несколько раз принимался писать ей, но каждый раз рвал
письма. Она снова сделала свой выбор, а ему оставалось лишь согласиться с ним.
Шла война, которая как-то отвлекала его от душевных мук, но по ночам он часами
не мог заснуть, вспоминая счастливые дни в Сан-Франциско. На Гавайях стало
хуже. Здесь ему нечем было заняться, он сидел у моря и ждал, когда «Энтерпрайс»
снова будет готов к бою. Он писал длинные письма сыну и чувствовал себя таким
же бесполезным, как в Сан-Франциско. На Гавайях стояло чудесное лето, но на юге
Тихого океана бушевала война, и он рвался туда. Чтобы как-то сократить время,
он пошел добровольцем в госпиталь. Ник подолгу разговаривал с ранеными, шутил с
сестрами. Он казался всем добродушным, веселым человеком, нравился сестрам, но
ни одну из них никуда не приглашал.
— Может быть, он не любит женщин, — сострила одна
из них. И все рассмеялись, на такого он тоже не был похож.
— Может быть, он женат, — предположила другая. Она
накануне долго говорила с ним, и у нее сложилось впечатление, что у него на
сердце какая-то женщина, но он ничего не сказал об этом. В разговоре он
употребил местоимение «мы», и она поняла, что у него кто-то остался дома. Но
она также почувствовала, что на душе у него тяжело. И этой боли он никому не
открывал, ведь никто не мог исцелить ее. Он всех держал на расстоянии. Ник стал
постоянным предметом разговоров у женщин на базе. Он был привлекательным и
общительным, он много рассказывал о своем сыне, мальчике по имени Джонни,
которому уже исполнилось одиннадцать лет. Про Джонни уже знали все.
— А ты знаешь, кто он такой? — шепнула однажды
сиделка медсестре. — Я имею в виду в мирной жизни? — Сама она была
фермершей с холмов Кентукки, но и она слышала о «Стали Бернхама». Она
догадалась об этом по каким-то его намекам. Тогда она начала расспрашивать всех
вокруг, и один из офицеров подтвердил, что это «Сталь Бернхама». Сестра
скептически посмотрела и только пожала плечами.
— Ну и что? Он на войне, как и все мы. Его корабль
затонул. Сиделка кивнула, но она выжидала и, когда он был в отделении,
представилась ему. Он разговаривал с нею точно так же, как со всеми остальными.
— Боже мой, к этому парню не подступиться, —
пожаловалась она подруге.
— Может быть, его кто-то ждет. — Но такие
соображения останавливали далеко не всех.
В госпитале Окленда о Лиане говорили иначе.
— У вас на войне друг? — спросил ее как-то молодой
парень. Он был ранен, его трижды оперировали, но так и не смогли вынуть из его
живота все осколки.
— Муж, — улыбнулась Лиана.
— Один из тех, кто был в Коралловом море? Она говорила
с ним об этом, когда он только поступил, и он понял, что ей многое известно об
этой битве.
— Нет, он был во Франции.
— Что он там делал? — Молодой человек удивился.
Это как-то не вязалось с тем, что он знал о ней и что он
слышал от нее самой.
— Он боролся против немцев в Сопротивлении. Он француз.
— О! — Молодой человек удивился еще больше. —
Где же он теперь?
— Его расстреляли.
Последовало долгое молчание. Она осторожно поправила одеяло
у него в ногах. Она ему нравилась, ведь она такая красивая.
— Извините. Мне очень жаль. Она повернулась к нему и с
грустной улыбкой сказала:
— Мне тоже.
— У вас есть дети?
— Две девочки.
— Они такие же хорошенькие, как их мама? — Он
улыбнулся.
— Они намного красивее меня, — ответила она с
улыбкой и подошла к другой кровати. Она часами работала в отделении, выносила
судна, держала руки и головы тем, кто бился в судорогах. Она почти не говорила
о себе. Говорить было не о чем — жизнь кончилась.
В сентябре дядя попытался вытащить ее на обед — с трауром
пора было кончать. Но Лиана только покачала головой.
— Я так не думаю, дядя Джордж. Мне завтра рано на
работу и… — Ей не хотелось извиняться. Она не хотела никаких развлечений. Она
ничего не могла делать, только ходить на работу, возвращаться, сидеть с детьми,
а потом ложиться спать.
— Тебе полезно переменить обстановку. Нельзя же только
ходить в госпиталь и обратно. И так каждый день.
— Почему бы и нет? — Ее взгляд говорил: «Не нужно
меня трогать».
— Ты ведь не старуха, Лиана. Ты хочешь жить, как
старуха, но ты молодая.
— Я вдова, а это то же самое.
— Черта с два!
Лиана начала напоминать ему брата, когда тот остался
вдовцом, а мать Лианы умерла при родах. Это какое-то безумие. Лиане всего
тридцать пять, она не может похоронить себя вместе с мужем.
— Ты знаешь, как ты сейчас выглядишь? Худа, как жердь,
глаза ввалились, одежда висит, как на вешалке.
Она посмеялась и покачала головой.
— Хорошую же картину ты нарисовал.
— Смотрись иногда в зеркало.
— Я стараюсь этого не делать.
— Послушай меня, девочка. Черт возьми, перестань
размахивать черным флагом. Ты еще жива. Очень жаль, что Арман погиб, но сейчас
многие женщины оказались в твоем положении. Они же не сидят с постными лицами,
делая вид, что они тоже умерли.
— Нет, не сидят. — Ее голос приобрел странное
ледяное звучание. — А что они делают, дядя Джордж? Ходят на
вечеринки. — Она тоже туда ходила. До того как погиб Арман. Люди умирают
повсюду, по всему миру. А она делает все для тех, кто остался в живых.
— Но ведь иногда можно пойти в гости. Что в этом
плохого?