Агнис направила задумчивый взгляд на спящие многоэтажки. Отсюда город казался тихим, практически вымершим: ни орущих во дворах подростков, ни гула машин, ни даже света в окошках квартир. На мгновение ей стало немного завидно. Агнис жила заметно ближе к центру и регулярно наблюдала все прелести ночной жизни, которая могла продолжаться до утра или до яростного крика соседской бабульки.
—Тоже не спится?— раздался за спиной голос Орнела.
Агнис вздрогнула, но поворачиваться не стала, а только еще раз затянулась сигаретой.
—Не могу уснуть на новом месте,— выпустив облачко дыма, пожала она плечами.
Агнис подвинулась в сторону, уступая парню место.
—Можно?— посмотрел он на сигарету в ее руках.
Девушка несколько раз мелко кивнула и чуть заторможенно потянулась к пачке, когда Орнел осторожно взял ее за руку и закурил ее сигарету, мягко касаясь губами пальцев. Агнис тут же почувствовала, как от смущения загорелись уши, и отвернулась, неловко вытаскивая свою руку из захвата. Несколько минут они молча стояли на балконе, опершись на кованое ограждение и просто смотрели на город, наслаждаясь ночной прохладой и безмолвным присутствием, пока Орнел тихо не произнес:
—Я так не хочу, чтобы наступал рассвет…
Агнис не стала ничего отвечать, но немного повернулась к нему, показав, что слушает.
—Здесь так… Тихо и спокойно. Так умиротворенно, будто на пару мгновений закинуло в детство к любимой няне. В детство, где не нужно было думать о том, что делать и как жить дальше,— Орнел развернулся к перилам спиной, устремив взгляд к понемногу светлевшему небу.— Я так устал, Агнис! Днем — отец, ночью — клуб. И везде есть люди, которых нельзя подводить, везде нужно выкладываться по полной. Пока я учился, мне удавалось без проблем совмещать все это, но сейчас они просто рвут меня на части. Даже в свободные минуты я не могу перестать думать о них всех!
—Не мое, конечно, дело, но зачем ты держишься за все это, если это буквально не дает тебе нормально жить, если оно сжигает тебя изнутри?— спросила Агнис.— Сначала я думала, что ты живешь с родителями, что, может быть, финансово зависим от них. Но ты взрослый самостоятельно существующий человек, у которого нет ни одной объективной причины жить так, как тебе не нравится,— она говорила медленно и иногда запинаясь в попытке подобрать подходящие слова, но Орнел все равно внимательно слушал ее, не спеша отвечать.— Ты мог бы давно помахать бате ручкой, бросить эту строительную шарашку и танцевать в свое удовольствие. Змей, насколько я знаю, неплохо платит сотрудникам. Или ты мог бы отрыть свою школу хореографии. Да даже если отбросить танцы, всегда можно просто сменить род деятельности или компанию, если работа в ней тебя так гнетет!
Орнел снисходительно улыбнулся, но уже через мгновение улыбка исчезла с его лица, оставив лишь легкий налет печали.
—Не у всех поступков должны быть объективные причины,— на несколько мгновений он замолчал, чтобы потом едва слышно и будто выдавливая из себя произнести: — Я просто хотел, чтобы человек, подаривший мне жизнь, гордился мной. А в итоге стал неудачным результатом проекта, который изо всех сил пытается замаскировать недостатки перед заказчиком.
На глазах парня выступили слезы, но он, постеснявшись, тут же смахнул их.
—Но ты не проект!— возмутилась Агнис.— Ты живой человек, и ожидания других людей на твой счет — исключительно их проблемы! И почему твоя мать ничего не делает?..— она споткнулась, ощутив вдруг сильную горечь собственных воспоминаний.
—Потому что у меня ее нет,— коротко ответил Орнел, и внутри Агнис будто что-то оборвалось.— Прозвучало жестковато…— пробормотал он.— Не подумай только! С той женщиной, что родила меня, наверняка все в порядке, просто… Когда я назвал себя «проектом», это была не метафора,— он вновь повернулся лицом к спящему городу и уперся руками в перила, нервно перебирая пальцами.— Характер у моего отца, скажем так, своеобразный. К сорока годам найти ту, которая бы с ним ужилась, он так и не смог, но и мириться с мыслью, что его дело перейдет «не пойми кому», он тоже не захотел. Тогда он где-то нашел женщину, что за круглую сумму согласилась выносить для него ребенка и просто исчезнуть из этого города.
Слушая его, Агнис невольно стискивала зубы, ощущая, как злость и обида жидким металлом текли по венам и тут же проваливались в бездонную яму беспомощности и тоски. А Орнел все продолжал говорить, кажется, впервые кому-то доверив свою историю:
—Отец вложил в этого ребенка немеряное количество денег. Лучшие врачи, множество нянек и репетиторов, элитные гимназии и университет. Он будто заключил с младенцем сделку: «Я делаю так, чтобы ты не знал значения слова «нужда», а ты вырастаешь достойным наследником». Сильным и мужественным, волевым и бескомпромиссным, умным и умелым, настоящим лидером. А выросло…— он повернул голову к окну и, глянув на свое отражение, с тяжким вздохом отвернулся,— то, что выросло. «Паршивый сын паршивой мамаши» — так он сказал? А ведь он и половины не знает. И надеюсь, никогда не узнает,— под конец он оперся на перила локтем и прикрыл рукой лицо, будто стыдился самого себя.
Повисло неловкое молчание. Агнис догадывалась, что под банальным выгоранием могло крыться что-то тяжелое, но не совсем была готова услышать это. Она чувствовала, что должно что-то ответить — как-то утешить, посочувствовать или предложить решение,— но в голову ничего не приходило.
—Значит, ты продолжаешь работу в компании, чтобы получить уважение твоего отца. В то же время ты танцуешь в клубе, хотя до ужаса боишься, что отец узнает об этом,— бормотала она, пытаясь выстроить логическую цепочку.— Если ты не можешь бросить работу, то почему ты тогда не можешь уйти из клуба? Меньше секретов — меньше проблем, да и время бы освободилось. Для тебя танцы — такая сильная отдушина?
—Не танцы,— покачал он головой.— Люди. К самим танцам я равнодушен, просто не привык выкладываться наполовину, но вот люди в клубе заставляют меня возвращаться снова и снова. Соглашаться на выступления, когда сил не остается даже на то, чтобы жить!— Орнел улыбнулся, но оставалось в его улыбке что-то печальное.— Понимаешь? Здесь — темно и пусто. В доме моего отца — холодно и одиноко. А там меня ждут. Каждого моего движения, каждого слова. Я знаю, что там есть люди, которые приходят в «Дом желаний» только ради меня, только чтобы меня увидеть!— с надрывом прошептал он.— Ты видела, как они смотрят на меня? Да что там! Ты сама смотрела на меня так же! Там, а не в плешивом офисе! Они хотят меня видеть, касаться, говорить со мной. Они любят меня!..— крошечный подъем духа и резкое падение: — Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать. Да, они видят во мне просто красивое тело, которое не прочь трахнуть. Да, их обожание и любовь — всего лишь иллюзия. Я не дурак, я понимаю. Но скажи мне: если я откажусь от этой иллюзии, что у меня останется?— с нажимом спросил он, и Агнис, не раздумывая, ответила:
—Ты. У тебя останешься ты. Можешь не соглашаться со мной, я не собираюсь учить тебя жизни. В любом случае, пока ты иного не захочешь, мои слова словами и останутся. Я просто считаю, что для каждого самый важный человек — это он сам. И если твое окружение, твоя деятельность разрушают тебя, их нужно отсекать. Если ты «проект», то твои связи, люди вокруг, это материалы, из которых «проект» будет реализован. А из говна и палок роскошную виллу не построить!— резко закончила она, отстранившись от перил и затушив сигарету о металлический прут.