Повилика - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Крутова cтр.№ 8

«Просто совпадение!» — кричит разум, не желая верить в причастность дочери к происходящей чертовщине, но внутренний параноик потирает потные ладошки — паутина зла масштабнее, чем я мог предполагать. Впрочем, отец я, наверное, чуть лучший, чем муж, потому как в комнату дочери заглядываю с вопросительным интересом. Уверен, Полина на моей стороне. Почему же я не могу так поверить в невиновность Лики?

Длинноногий, еще нескладный, подросток валяется на кровати в коротких шортах и майке, заляпанной чем-то ярким. «Вероятно, краски»,— делаю вывод, видя на мольберте незаконченную картину. Судить о замысле художника пока рано, но глядя на детали — пейзаж, склон горы и какие-то руины. Полина отрывается от блокнота, в котором что-то вдохновенно черкает, и кивает с вопросительной улыбкой. А я и сам не знаю, зачем пришел, но в детской, увешенной гирляндами и постерами, где на подоконнике живет сразу пять чайных кружек, а под кроватью можно найти альбомы и скетчи за весь творческий путь, мне удивительно спокойно.

Сажусь на крутящийся стул у синтезатора и задумчиво касаюсь запыленных клавиш. Рисовать дочь любит больше, чем музицировать, в отличие от меня. Заброшенный инструмент отзывается благодарным звучанием, и совершенно неосознанно я начинаю наигрывать мелодию. Сколько лет назад играл последний раз? А ведь когда-то давно не мог и дня прожить без музыки.

—Красиво!— Полина откладывает рисунок и прислушивается.

—Под эту композицию мы познакомились с твоей мамой,— ностальгической грустью накрывает давнее воспоминание. Тогда я состоял в школьной группе — клавишник, всегда на задворках, непопулярный в отличии от фронтменов. Таких у нас было трое — солист и автор текстов, смазливый до слащавости Петер, басист — смуглый, грубоватый Коджо и, разумеется, Бастиан Кёрн — бэк-вокал и саксофон. Аплодисменты и внимание фанаток в основном доставались им, Себастиану даже чуть больше, чем остальным. Именно Бас познакомил меня с ребятами, однажды услышав, как я играю. На школьных балах мы исполняли известные мелодии, но главные хиты были нашего авторства — слова Петера и моя музыка. Лика училась на год младше — профессорская дочка, красавица и тихоня. Держалась обособленно, никого не привечала, хотя многие и пытались. Ко мне подошла сама, когда мы закончили и уже убирали оборудование, а на весь зал орали из колонок популярные трэки.

—Ты Влад, верно?— и протянула мягкую теплую ладонь,— а я Лика. Сыграй для меня еще раз?

И я сыграл. И играл еще сотни раз множество своих и чужих мелодий, пока спустя долгих восемь лет она не сказала мне «да».

—Пап, ты что-то хотел?— голос дочери возвращает в реальность. Полина смотрит выжидающе — все-таки я без спроса вторгся на ее территорию. Пожимаю плечами и отвечаю искренне:

—Просто прячусь.

—Понятно, я тоже сваливаю в такие моменты.

Удивленно выгибаю бровь — на моей памяти отношения тещи и жены душные, подавляющие, тяжелые, но всегда показательно вежливые. В этот момент снизу раздается звон бьющейся посуды. Полина не реагирует, точно это привычное дело.

—Часто они так?— спрашиваю, понимая, что ничего не знаю о своей семье.

—Ты серьезно не помнишь?— дочь заинтересованно подвигается ближе. Точно так же недавно смотрел на меня Бас — как на любопытный клинический случай.

—Помню что?

Полина уже сидит вплотную — худые голые коленки задевают мое напряженное бедро.

—Пообещай не пугаться?— спрашивает и, не дождавшись ответа, сжимает мою ладонь в своих. Детская меркнет. Сердце бухает о ребра в предвкушении нового приступа, но внезапно я проваливаюсь из тела, перестаю ощущать спинку кресла под спиной и теплые пальцы дочери. Перед глазами проясняется другая сцена — наша кухня в шарах и гирляндах. На круглом столе остатки праздничного торта, а рядом я сам с чашкой кофе в руках.

—Удивительно, как твой дохляк продержался до пятилетия дочери. Мне бы такого хватило максимум на год,— Виктория смотрит на меня сквозь бокал золотистого портвейна.

—Мама!— одергивает тещу голос жены, но мадам Либар беспечно отмахивается:

—У него в кофе столько забвения, что повезет если по утру вспомнит собственное имя.

—Как ты смеешь, не спросив меня!— такой неприкрытой клокочущей злости я никогда не слышал от Лики. Слова точно звучат в моей голове — вся сцена — украшенная кухня, усмехающаяся Виктория, безразлично пьющий кофе Влад, видится мне глазами жены.

Лика вырывает чашку из моих рук и со звоном разбивает об пол. Теща улыбается. Руки жены дрожат от ярости. Воспоминание развеивается, и я переношусь в холл нашего дома, украшенный к Рождеству. У большого в полный рост зеркала внимательно разглядывает себя Виктория. Этот вечер я помню — Лика повздорила с матерью из-за пластических операций, я застал ее плачущей на веранде, а потом мы занимались любовью прямо на лестнице, не успев добраться до спальни. Но в видении акценты смещаются.

—Так много седых!— Виктория раздраженно выдергивает волосок из идеально гладкой прически,— и морщины! Ты только посмотри — вокруг глаз, между бровей и даже на щеке, где была милая ямочка.

—Странно, если в шестьдесят шесть ты станешь выглядеть, как выпускница колледжа,— тон Лики холоден, а рука, держащая мою, горяча.

Но Виктория не реагирует на дочь — крутит головой из стороны в сторону, подмечая все новые изъяны.

—Придется Роберу сегодня попотеть,— ухмыляется теща, а пальцы жены напрягаются в моей ладони.

—Побереги отца. Он уже слишком слаб.

—Не переживай, в моей книге описаны отличные способы восстановления, которые и тебе бы не помешали. Ах да, совсем забыла, у тебя же нет своего гримуара,— адресованная дочери холодная улыбка заставляет меня стиснуть зубы. В видении стоящий рядом Влад напрягается, на худом лице проступают желваки. Но Лика прижимается крепко, обнимает и целует сжатые губы, я обмякаю, теряя интерес к происходящему, и равнодушно смотрю, как теща накидывает меховое манто, как супруга выбегает за ней на улицу, крича вслед: «Мама, не надо, пожалуйста!», а затем рыдает, пряча лицо в ладонях. В том фрагменте памяти Лики Влад выходит, кладет руки на плечи и разворачивает к себе. «Смотри, мы стоим под омелой»,— шепчет, целуя холодный лоб. Окружающий мир вновь теряет очертания, и я проваливаюсь в пустоту, где пульсирует шокирующее открытие — на утро после сцены у зеркала и нашей страсти на лестнице месье Робер Либар попал в больницу, откуда его привезли домой уже в инвалидном кресле. С того Рождества тесть больше не мог ходить.

Перед глазами вновь детская и возбужденное лицо Полины. Дочь отпустила мою ладонь, но не отодвинулась — нетерпеливо ерзает, ожидая моей реакции. Слова путаются и находятся с трудом.

—Как ты это вообще…?— первое, что получается выдавить.

—Не знаю. Кажется, всегда умела. Но управлять научилась недавно.

—И… ты можешь залезть в любую голову?— страшусь услышать «да», но улыбка на девичьем лице открыта и беззаботна, точно она делится школьными успехами или рассказывает о новом интересном фильме.