Погоня настигала. Повилика спиной чувствовала разгоряченное охотой дыхание преследователей. Лошадям в чащобу дороги не было, но их всадники — молодые сильные закаленные битвами воины — не знали усталости. Ее окружали, обкладывали со всех сторон. Липкий страх забирался под кожу, приказывал остановиться, затаиться и переждать, и измученная девушка готова была внять его голосу, как внезапно сильное тяжелое тело сбило с ног, подмяло под себя и тяжелое зловонное дыханье обожгло шею:
—Попалась, паскуда! Нравятся догонялки? Посмотрим, на твою резвость под моими парнями! Думаешь, можешь просто так жить на моей земле? Сперва я заберу свое по праву господина, а после…
Повилика дернулась, со всей силы лягнула напавшего, но мужчина увернулся, вжимая плотнее в пожухлые травы и опавшие листья.
—Пришло время платить дань. Был бы твой отец посговорчивее, лежала бы сейчас на мягкой перине, а не в грязи, как нищая оборванка. Еще никто не уходил от Ярека Чернозубого по своей воле и не отдав одолженное сполна. А ты, беглянка, задолжала не только мне.
Девушка взвыла, напрягаясь, стремясь уползти. Но тут же подавилась криком и почти потеряла возможность дышать — тяжелая ладонь легла на затылок, придавливая голову к земле.
—Тихо ты! Знаю я как на вас, деревенских потаскушек, мой кожаный меч действует — после и убегать на захочешь,— с жуткой улыбкой мужчина запустил руку в кожаной перчатке между ног девушке и задрал юбку. Пленница забилась, вскинулась, пытаясь дотянуться до насильника, призвала на помощь остатки первородной силы, но вырваться не смогла. Опытный воин с легкостью удерживал ее на земле, быстро пресекая все попытки сопротивления. Разорвались, уступая натиску, льняные панталоны, раздвинулись под напором крепких бедер всадника израненные девичьи ноги, резкой болью пронзило пах. Смрадное, тяжелое дыханье обдало щеку.
—Хороша,— пыхтел барон, грубо вбиваясь в нежное тело. Навалился всей тушей, продолжая вдавливать в землю.
Задыхаясь, Повилика вцепилась зубами в выступающий корень, прокусила, ощутив во рту горечь затихающих на зиму соков, стиснула в горсти умирающие травы поздней осени и, истекая слезами и кровью, исступлённо взмолилась: «Раз не могу победить, так дай мне волю сломить дух, пробить броню, как слабый побег, что вгрызается в скалы и рушит камни. Позволь подчинить, пережить и пронзить сердце, что сгнило в груди! А коль не достойна я больше щедрости матери — разреши забрать силу, что терзает меня и на благо направить».
Без ответа осталась молитва юной девушки. Даря спасительное небытие, сознание покинуло измученную оболочку. Содрогнувшись всем телом, замер барон, получив желанное. А затем, не в силах противиться порыву, прижал к себе обмякшую безжизненную добычу.
—Моя,— рявкнул подоспевшим товарищам и поднял Повилику на руки. Спутанные волосы цвета жухлой листвы повисли, касаясь земли, и примятые травы расправились им навстречу. Но десятки подкованных сапог втоптали в грязь нежные ростки.
Господин вернулся в замок с трофеем. Бережно нес он миниатюрную девушку. Избитое, истерзанное тело ее покрывали окровавленные лохмотья. Тонкие руки безвольно свисали, а в длинных волосах запутались ветки и опавшие листья. Слуги засуетились, стремясь угодить владельцу земель от бездонного Эха до каменного моря.
—Относите в мои покои, вымойте и приоденьте. Зовите «госпожой». Да откройте пару бочонков вина — милостивый Господь послал мне не только хорошую добычу, но и красавицу жену,— и Ярек широко улыбнулся, обнажая гнилые черные зубы.
*
Повилика очнулась на утро следующего дня. Старая служанка, оставленная присматривать за госпожой, засуетилась, подбежала к постели и, промокнув губы смоченной тряпицей, протянула глиняную кружку с водой.
—Карел,— с трудом прошептала девушка. Горло, как и все тело не слушалось. Звуки вызывали едва ли меньшую боль, чем скупые слабые движения.
—Тише, милая, тише. Все хорошо. Твой муж заботится о тебе,— старушка наклонилась, поправляя подушки и подтыкая одеяло.
—Муж?— хриплый смешок разорвал и заставил кровоточить свежую ранку на губе. Рот наполнился солоноватым привкусом крови.
—Господин наш, барон Замен. По несколько раз на дню о здоровье твоем справляется. Лекаря прислал. Пока ты спала он все посмотрел. Не переживай, я рядом была — соблюла приличия. Раны болючие, да нестрашные все — скоро будешь танцевать и здоровых деток господину нашему рожать. Только вот с лошадьми тебе поучиться обращаться надо.
—Лошадьми?— недоуменно переспросила Повилика.
—Да, милая. Вон как тебя норовистый скакун сбросил. Чудом, что жива осталась,— служанка хлопотливо всплеснула руками, покачала головой собственной рассеянности и засеменила к двери,— надо ж господину сказать, что очнулась его зазноба.
—Постой!— девушка с усилием приподнялась на постели.
—Мой отец, Карел со склонов Ситно, что с ним?
Женщина замерла на пол пути. Не оборачиваясь, заговорила тихо и ровно:
—Жив он. Ввечеру на закате в деревню явился. Дузанка его приютила, ткачиха тамошняя. Но ты лишнего не болтай, госпожа. Весь замок судачит об удачном сватовстве, да несчастливом знаке. Дескать поехал молодой барон руки твоей у отца просить, и благословил его Балаш, да на обратном пути понесли кони. Карела его жеребец в чащу увез, да там и скинул, а ты с непривычки в седле не удержалась.
—Но матушка, не так все было!— в сердцах вскрикнула Повилика.
—Как-то было, забудь,— старушка вернулась и присела на край кровати.— Вся дружина божится в истине слов и дел господина, а правда твоя лишь позор и беды накличет. Радуйся счастью своему да случаю удачному, баронесса.
И, похлопав утешительно девушку по холодной ладони, служанка ушла. Повилика откинулась на мягкую перину и уставилась в расшитый причудливыми цветами балдахин.
—Повезло,— ядовитая ухмылка скривила разбитые губы, недобрым огнем вспыхнули самоцветы глаз. Неведомая ранее сила расправила плечи — первое зерно рода Повиликовых было втоптано в сырую землю.
Плавание
Четверть века дается Повиликам на вольную жизнь. Ровно две дюжины лет для свободы привольных желаний, а затем год одержимости. Никуда не сбежать — и в пустыне, и в людных селеньях мы во власти поиска. День ото дня потребность напиться живительной влаги все сильнее. Я стою на краю мира, где огромные черные глыбы великаньей лестницей спускаются в воду и не чувствую другой жажды, кроме желанья найти своего господина, слиться с ним в единое целое, принять семя его и породить продолжение рода. Я бежала от шумных городов и тихих деревень, переплыла море и проехала полсвета, но мой господин зовет. И запах его громче голоса, и нет сил сопротивляться тому, что течет в крови. Выпить до дна, и посвятить ему себя без остатка. Эта связь нерушима. В ней наше спасенья и кара, в ней наследье отцов и проклятие матерей.
(Мостовая гигантов, побережье Козвэй Кост. 329 год от первого ростка, просвечивающий насквозь, убывающая луна)