Огонь в янтаре - читать онлайн книгу. Автор: Катерина Крутова cтр.№ 11

Погруженная в думы Рёна кратко кивнула поклонившемуся Зимичу, а застенчиво улыбнувшегося здоровяка Бергена не удостоила даже взглядом. Зато на Возгара поглядывала иначе, оценивая. Средь случайных иль частых гостей «Драконьего брюшка» лучник единственный оставался для нее темной лошадкой. Жилистый, спорый, с хитрющим пронзительным взглядом черных, что угли, глаз, наемник всегда держался особняком, хоть был приветлив и проблем не доставлял. Поговаривали, что способен он и муху стрелой в полете сбить, а добычу выследить и с того света достать. Рёна не могла припомнить, чтобы хоть один полученный заказ остался Возгаром не выполненным. Хотя, совсем за беспредел он не брался и в самое пекло не лез, но нанять на дело потомка богатыря Светозара — Возгара, сына Гордара, считалось большой удачей. Статью он заметно уступал Бергену, а уж Туру и подавно. Но лучник был молод, примерно одних с Рёной лет, а солнце жизни ярла катилось к закату. Да и жили наемники на грани порядка и беззакония, привыкшие брать от жизни то, что другие своим-то боялись назвать. Вэринги же с малолетства запирали помыслы в правила, что тела в броню. Оттого неспокойно было на душе у Рёны — по разные стороны златого крезика встали лучник Возгар и ярл Тур. Упадет чеканная монета драконом вниз — и сойдутся в схватке богатыри, а кто победит, то лишь слепая Доля ведает. И хоть сердце девичье воеводе победу пророчило, разум веры его не разделял.

Задумавшись, хозяйка постоялого двора не сразу признала мелодию песни. Обернулась к Скёль лишь когда голос скальда окреп, и наполненные силой слова разогнали гул постояльцев, мощью придавив шум, что колосья под порывом ветра.

—Сквозь смрад боев и пепел лихолетья, несли они величие и стать….— рунопевец пел, закрыв глаза и воздев лицо к закопченному потолку. Эту сагу Рёна не любила — история про геройства поколений Крезов казалась женщине вязкой и сладкой, точно обильно политая патокой медовая коврига.

«Повеселее надо что-то, а то и молоко в погребе скиснет, что рожи гостей»,— подумала хозяйка Драконьего брюшка и принялась насвистывать:

—Ива-ивушка моя, сокол улетел в поля, только горлица не ждет, в гости коршуна зовет…

Скальд не унимался. Пение становилось все громче, надрывнее, струны под беглыми пальцами звенели натужно, жалобно, на грани разрыва:

—В его когтях весь мир и жажда мести, сквозь крыльев мрак не разглядеть огня,— в экстазе губы Скёль тряслись, а глаза закатились, отсвечивая белками из-под опущенных век.

«Ну вот, до гибели Горыча добрались»,— Рёна аккуратно тронула рунопевца за плечо. Скальд дернулся, взметнулись светлые космы, глаза распахнулись, пугая мертвенной белизной.

—Те, кто хранил покой и мир, горели, под крики навий, злой восторг толпы. Драконы пали, Крезы воцарили и нету горше Вельрики судьбы….

Сердце Рёны рухнуло в пятки. На людный зал харчевни спустилась тишина, а звонкий голос Скёль звенел, отзываясь тревогой в душе хозяйки, порождая недовольство и оторопь среди гостей.

—Странные песни ты поешь,— мужчина с простым, открытым, заветренным от работы под палящим солнцем лицом, напряженно поднялся из-за ближайшего стола. Но скальд не слышал обращенных слов. Бледные губы певца тряслись, пронзенное внезапной судорогой тело дрожало, веки трепетали крыльями бабочки, бьющейся о слюду окна. Рёна обхватила тщедушное тело за плечи, прижала к себе, баюкая, грозно зыркнула на всполошившихся от крамольных слов и стиснула зубы, гася боль от вцепившихся в руку пальцев Скёль:

—Сердца убийц черней углей и сажи, но слава ящеров останется в веках…— прохрипел скальд напоследок и обмяк в кольце объятий.

—Что уставились?— огрызнулась Рёна, перекрикивая нарастающий многоголосный гул.— Никогда не видели, что с мальцами неокрепшими моя забористая медовуха творит? Мелят не весть что, а как отпустит каяться начнут, да твердить, что нет в том их ни вины, ни воли.

Кто-то согласно закивал, другие недоверчиво скривились. Одного взгляда хозяйки хватило, чтобы рядом выросла громада Бергена. Молчаливый богатырь лишь кивнул, принимая из рук Рёны безвольное тело и, не задавая вопросов отнес его в задние комнаты прочь с любопытных глаз.

«Худо дело. Теперь от Крезовых соглядатаев покоя не жди. За такие речи не пряником, но кнутом побалуют, а то и вовсе испытанье драконьим пламенем устроят»,— женщина пристально оглядела зал, будто выискивая, кто ж побежит к хоромам правителя с докладом о крамольных песнях, что в «Брюшке» поют. За себя Рёна не боялась — давно знала она и силу злата и могущество дармовой любви, а вот за жизнь Скёль теперь и гнилой моркови бы не дала.

* * *

Произошедшему в «Брюшке» Возгар особого значения не предал. Скальд и без того был чуднЫм, от такого всего ждать можно. Видывал лучник и действа страннее и песни слыхивал такие, что Крез с трона б как ошпаренный спрыгнул и сам вперед вэрингов наказывать побежал. Чего только стоили косматые голыши, обмазанные пеплом драконьих пожарищ, скачущие вкруг костров в ночи и взывающие прекрасную ящурку взять их бренное семя и породить всем богатырям богатыря. Поговаривали, что там, где Великий Троп, покидая земли Фьордов, минует непроходимые леса и реку, такой ширины, что с одного берега другой не разглядеть, а следом расстилаются просторы без лесов и гор, и вовсе живет народ двоедушных, те, кто народились от связи ящуров с бабами да мужьями людскими. Только байкам этим наемник не верил, полагая, что коль и были такие в стародавние времена — вымерли все, кто в битве Пепла и злата, а кто опосля, позора не вынеся. Не могло ж таких выродков столько развестись, чтобы целый народ набрался!

А вот отзывчивость Бергена Возгара, порой, бесила знатно. Не то, чтобы сам лучник был жестокосерден, но пройти мимо чужой беды как не своей заботы давалось ему легче вечно радеющего за всех сирых и убогих Зимича и вторящего ему не словами, но делами приятеля-богатыря. Домовик считал черствость эту наследием странствий — потеряв родных, юный рыбак из люда Фьордов неприкаянный мотался от стада к стаду по Великому тропу, постигая не заботу и ласку, а умение выживать. Оттого была резкость в его взгляде и движеньях, да меткость лука и точность дел.

Вот и сейчас, отмеряя уже десятый десяток шагов по стойлу, Возгар выговаривал Усиню, как единственному слушателю:

—«Выдвигаемся, как солнце верхушки позолотит…» утверждали они, да, видать, уточнить забыли, что, то закатных лучей свет. К полудню дело, а что один, что второй вкруг припадошного квохчут, будто наседки над цыпленком. Ладно б бабы с дитем так вошкались, ан нет. Старик, верно, из ума выжил, а Берген перед Рёной выслуживается. Поздно! Другому подол задирать, да на перину укладывать…

Поток красноречия лучника был прерван приветственным ржаньем коня и примирительным хмыканьем немногословного товарища. Закрывая просвет, Берген стоял в проеме, смущенно поправляя перевязь с мечом.

—Не бухти будто баба сварливая, давно ласки не знавшая,— Зимич потеснил приятеля, втаскивая внутрь полные котомки,— Рёнушка-лапушка за заботы нам пирогов дала, да взвара своего целебного полные фляги снарядила. Всяко пришлось бы останавливаться за провизией или в какой захудалой харчевне травиться невесть чем. Теперь же до завтра о пустом брюхе голова болеть не будет.