— Да не парься, крошка! Всё нормально. Я же их никогда не знал, так что мне даже грустить не за чем... И не за кем.
И хоть он говорит это весёлым непринужденным тоном, голубые глаза меня не обманут. Глаза редко когда вообще обманывают.
А сейчас его глаза — самое грустное, что я когда-либо видела.
* * *
Хоть мы должны ехать на нежеланный ужин, на который нас пригласили под угрозой, я всё же одеваюсь понаряднее, чтобы соответствовать своему новому статусу. Я и раньше носила исключительно дорогие вещи, но они больше смахивали на одеяния фарфоровых кукол. Сейчас же я выгляжу как женщина. Опасная и уверенная в себе.
Чёрное длинное платье, расшитое золотыми нитями, облегает мою фигуру очень роскошно. Его вместе с косметикой привёз Зайд. Не знаю, откуда, но и спрашивать я не стала. Причина такая же: мне кажется, Зайд Парса может достать всё, что угодно, откуда ты только захочешь. Я расчёсываю свои короткие чёрные волосы, подкрашиваю лицо, стараясь скрыть под пудрой свои ссадины и синяки, и подолгу ещё гляжу на своё отражение, с которого на меня в ответ смотрит вовсе не Каталина Норвуд, а Каталина Харкнесс. Это чувствуется очень отчётливо.
А потом мы залезаем в машину Гая и едем по нужному адресу. Я едва ли не дрожу от ужаса и смешавшегося в нём волнения. Меня едва не вырывает от перспективы снова встретиться лицом к лицу с Вистаном Харкнессом, но на этот раз в качестве не скрывающихся врагов.
И уже спустя полчаса к назначенному времени мы всё же доезжаем до поместья Харкнессов — до большого жилища с огоньками в окнах и устрашающей охраной у ворот. Они пропускают нас без вопросов.
Я стараюсь не наступать на больную ногу, пока иду по ступенькам, а Гай крепко держит меня за руку. Я дышу слишком громко, глядя на разглядывающих меня охранников и горничных, проходящих мимо.
— Никто не тронет тебя, — говорит Гай, сжимая мне ладонь. — Только не тогда, когда ты моя жена.
Его жена. Я и в правду его жена, и этот факт снова прокручивается у меня в голове. Свадьбы не было, но по бумагам я всё-таки официально его жена.
Когда мы входим в просторный зал, в нас летят несколько мужских взглядов, состоящих будто из стали. Могильные карты вообще не скупы на взгляды. Члены мафии, сидящие за накрытым столом, тут же в любопытстве осматривают меня с ног до головы, желая, наверное, понять, собираются ли принимать меня как нового члена из правящей верхушки или я всё ещё чужая. У меня сводит всё тело, потому что я ощущаю, что нахожусь в эпицентре всего криминала.
За столом собралась вся элита, обладатели серебряных карт, близкие друзья Вистана. Я вспоминаю, что одного из них в торговом центре убил Гай, а потом задумываюсь: неужели отец оставит это без типичного для него наказания.
— А вот и мой дорогой сынок и прелестница-невестка! — Вистан привстаёт с места, разводя руки в стороны, будто собираясь нас обнять.
Я изнутри вся каменею. То ли от страха, от ли от гнева.
Гай ведёт меня к краю стола, выдвигая стул. В воздух от тарелок с разными блюдами поднимается пар. Вистан не сводит с меня глаз.
— Чудно выглядишь, моя дорогая, — говорит он таким тоном, словно действительно считает меня дорогой.
— Не могу того же сказать о вас, — язвлю я с улыбкой.
Но на самом деле я вру. Потому что Вистан Харкнесс, каким бы ублюдком он не был, очень хорошо сложен и достаточно привлекателен для своих лет. Некоторые черты его лица приобрёл себе Гай, поэтому моментами во взгляде Вистана я вижу именно Гая. На главе английской мафии, как и полагается, сидит строгий элегантный смокинг, туфли идеально чищены, на шее красуется глаженный до совершенства галстук.
— Вот, друзья мои! — вдруг торжественно объявляет он. — Полюбуйтесь на предателя и на его жену, отец которой жестоко убил Натали несколько лет назад. Поразительно, как быстро он забыл о матери... Вернее, о том сгнившем обожжённом теле, которое выкинули у порога нашего дома как кусок мяса.
Я вижу, как лицо Гая искажается. Ему словно стало плохо. У меня стискиваются под столом кулаки, а брови почти уже сводятся вместе. Но я не говорю ни слова. Пока я терплю.
— Наверное, стоило бы мне взять сигару из своей любимой коллекции и обновить доску наказаний. Как думаешь, Гай?
Вокруг — мужчины с серебряными картами в нагрудных карманах сурово глядят на нас. В некоторых взглядах показывается любопытство, в других — какое-то озорство. Но факт остаётся фактом: никто из них не равнодушен к происходящей ситуации.
— Или, может, я должен взять твою жену и сделать с ней тоже самое, что сделал её отец с Натали? — Вистан гулко хохочет, будто сказав что-то очень смешное. — Эх, нет. Не могу, пока она твоя жена. Верно? Я ведь уважаю то, что оставили нам наши предки. В отличие от тебя, жалкий сопливый мальчик.
— Заткнитесь! — не выдерживаю я, ударив рукой по столу.
Мужчины в удивлении почти синхронно поднимают брови. Один Вистан сидит довольный, с заметной на губах ухмылкой.
— Я сказал что-то не то, милая невестка? Неужели обидел тебя, солнце моё?
У меня вскипает от злости кровь. Будь моя воля, я бы вырвала ему сердце из груди. Гай рядом со мной почти не дышит. Я вижу лишь остекленевший взгляд, прикованный куда-то в одну точку.
— Зачем ты нас звал? — спрашивает он, и голос звучит так, будто говорящего лишили всех чувств и эмоций.
Его рука ложится мне на колено, и он легонько его сжимает, будто таким образом оказывая какую-то поддержку. Хотя в поддержке нуждается сейчас именно он.
— Хотел посмотреть, на кого ты променял любовь к матери, — ядовито выдаёт Вистан. — Что эта девочка сделала такого, чтобы забыть о матери, вырастившей тебя?
Я вспоминаю об ужасной судьбе, выпавшей на долю Натали Харкнесс, и меня едва не вырывает от этого количества лицемерия, которым полны слова Вистана.
— А что такого сделала четырнадцатилетняя девочка, чтобы похищать её и держать затем долгие годы на привязи? — спрашиваю я, повышая голос почти до такой степени, что он, скорее всего, слышен в соседних комнатах.
Вистан смотрит на меня как на будущую жертву. Его взгляд полон презрения и одновременно с тем наслаждения от одного лишь моего вида. А он видит во мне ничто иное, как маленькую девочку, которую можно легко запугать.
— Вот о тебе мне хотелось бы поговорить побольше, — произносит он, вставая со стула. Он идёт вдоль длинного стола, на пальце сверкает перстень, почти такой же, какие носят короли. — Я видел, что ты сделала с моим человеком.
Вистан говорит о Хью, в этом нет никаких сомнений. Я почти чувствую за себя гордость, хотя эти мои действия наверняка повлекут за собой тяжёлые мучения похуже, чем те, которые мне довелось пережить. Может, раз Вистан не может больше меня убивать, он может давить морально и психологически? Может, в итоге доведёт до того состояния, когда я сама решу покончить с жизнью?