— Задумывалась, — честно отзываюсь я. — Но мне было не до бесконечных размышлений о его помутнённом рассудке.
— А очень зря. Это ведь не может быть спроста. — Хизер втягивает дым в лёгкие, потом выдыхает серое облачко. — Я раньше владела серебряной картой. А теперь... — Она достаёт из кармана чёрную карту и показывает мне. — Знаешь, почему это произошло? Потому что Вистан в курсе, что я знала, где тебя прячут, но не сообщала об этом ему. В курс дела её ввёл никто иной как Джаспер Мендес, с которым ты уже знакома лично, верно? Поэтому меня понизили, в наказание. А знаешь, что я была единственной обладательницей серебряной карты и единственной представительницей женского пола среди членов Могильных карт? Работниц-женщин в Могильных картах нет, если не считать, конечно, проституток, вынужденных работать в борделях, находящихся под крылом Вистана. А всё потому, что наша значимость гораздо ниже, чем значимость мужчин, и ограничивается только нашими гениталиями.
— И зачем мне всё это знать? — спрашиваю я, и со стороны может показаться, что я ей грублю, но на самом деле это просто искреннее любопытство и попытка понять, к чему она клонит.
Хизер делает несколько зятяжек, прежде чем снова заговорить. Я терпеливо жду.
— Все думают, что Вистан дал мне серебряную карту только из-за того, что я племянница его близкого друга, но это не совсем так. Дядюшка, конечно, был моим опекуном после смерти родителей, он попросил и поручился за меня. Сказал, я очень пригожусь, ведь я – девушка. Я могу пробираться внутрь других семей совершенно незаметно и не вызывая никаких подозрений. С тех пор я выполняла сперва мелкие, затем и крупные задания и получала похвалу как от дяди, так и от Вистана. Когда количество людей, которых я убила, превысило число, удовлетворявшее Вистана, меня наградили серебряной картой и сделали одной из приближенных к нему людей. Единственную женщину среди них. Но за всё нужно чем-то платить, правда же?
Я продолжаю слушать её с неподдельным интересом, желая услышать, что же в итоге она хочет всем этим сказать. Ведь не зря она вытащила меня на улицу.
— Дядя насиловал меня с десяти лет, — говорит она неожиданно. От удивления я даже отшатываюсь в сторону, сделав пару шагов назад. Хизер вздыхает. — Родители не знали и не узнали, потому что умерли раньше. И когда мы остались вдвоём, когда он стал моим единственным опекуном, ему захотелось воспользоваться мной для своей выгоды. Он вёл дружеские отношения с Вистаном, решил продать меня ему за услугу. Бесконечное снабжение алкоголем и защита. Вот плата, которую через меня получили. За мою работу в мафии. А потом сказали в лицо, что у меня есть мощное оружие — моя вагина. Так что, думаю, ты понимаешь, что иногда меня заставляли спать с теми, кого необходимо было дурачить, поэтому я и занимала такое высокое положение в Могильных картах. Не из-за того, что была умнее или круче, как думали и Гай, и Зайд, и Нейт. Меня просто часто использовали как секс-игрушку. Среди наших меня называют шлюхой. И, наверное, я единственная, кто стоял выше обладателей чёрной карты, но которую совсем за это не уважали. Только потому что я женщина.
Мне так тошно от её признания, что я приседаю на камень, поджимая ноги. Никогда бы не подумала, что у девушки вроде Хизер может быть такая тяжёлая судьба.
Она садится рядом и бросает сигарету.
— Я рассказываю тебе об этом, — начинает она вновь, — чтобы ты поняла, что этот мир совсем несправедлив к тем, кто слабее его самого. Нужно быть сильнее.
— И ты думаешь, я могу быть сильнее? — спрашиваю я.
— Конечно. Ты способна на большее. А имея такую власть, как сейчас, ты можешь перевернуть мир вверх-дном.
Мне не совсем хочется доверять таким громким словам, поэтому я выпрямляюсь и решаю задать ей интересующий меня вопрос:
— Почему ты сейчас сидишь со мной и выдвигаешь эти речи? Разве не было такого, что ты меня недолюбливала?
Хизер усмехается:
— Не говори глупостей, Лина. Ты мне всегда нравилась. Я видела, что у тебя есть характер, и что тебя будет крайне сложно сломать. Ты всё ещё не сломлена, я вижу это прямо сейчас. Может быть, ты станешь спасением для всех нас.
Я отворачиваюсь и гляжу на просторное тёмное небо, вдыхаю свежий воздух, наблюдаю с верхушки холма на маленькие огоньки ночного Сиэтла и слышу слова в собственной голове: я, по крайней мере, постараюсь стать им...
* * *
Всю ночь после возвращения домой до самого утра мне снится то, что не должно мне сниться.
Мне снится Гай.
Проснувшись утром, я нехотя и желая одновременно вспоминаю всё до мельчайших деталей, потому что сон был слишком ярким. Сперва мне подумалось, не наяву ли это всё было.
— Ты говорил, что спасаешь меня, потому что считаешь своей собственностью, — произнесла я во сне.
Я стояла в полном мраке.
Гай стоял возле дверного проёма. Темнота окутала незнакомую мне комнату, но его фигура была слишком отчётливо видна, словно его освещал свет из прожекторов. На нём сидела чёрная распахнутая рубашка, на глаза бросался его твёрдый пресс, кубики, крепкая грудь и, конечно же, немногочисленные татуировки.
— Ты и есть моя собственность, — сказал он грубым басом, отразившимся от стен.
И я вдруг возникла на шёлковой постели, а мои руки были связаны над моей головой прочными верёвками. На мне сидела ночнушка из очень тонкой полупрозрачной ткани бордового цвета, и под ней не было никакого белья. Соски выделялись слишком отчётливо, чтобы Гай их не видел, не было на мне и трусиков, поэтому ткань ночнушки не скрывала ничего из того, что находилось у меня внизу.
Сердце затрепетало от ужаса.
— Ты думала, что можешь бежать, сломя голову? — спросил Гай, сделав шаг вперёд.
Я не могла ничего ответить. Язык меня не слушался, у меня не получалось даже губы разжать, чтобы выдать хоть какое-нибудь слово.
— Не можешь бежать, — кивнул Гай. А на губах впервые появилась усмешка.
Он словно испарился на том самом месте, где находился, и возник вдруг прямо надо мной. Я округлила глаза и задёргалась на кровати. Его руки схватили меня за талию и сильно сжали мне кожу. Я стиснула зубы от боли.
— И не сбежишь, — снова заговорил он. — Я не дам. Я твой хозяин. Не забывай.
Гай приподнял мою ночнушку до самой груди, и теперь я лежала перед ним обнажённая. Он провёл рукой по левой груди, потом по правой, словно рисуя на моей коже знак бесконечности, потом прильнул губами между ними, а его волосы щекотали мне шею. Гай опустился ниже, достигая рёбер, потом поцеловал мой живот. Он приподнял меня, запуская руки под мои бёдра, сжимая и гладя кожу на спине. Мои ноги оказались приподнятыми и согнутыми в коленях.
— Никуда ты не сбежишь, глупая девочка, — усмехнулся он, видя, в каком ужасе у меня исказилось лицо. — Не сможешь. Будешь со мной. Вечно.
Я хотела кричать, но голос меня не слушался.