Сам того не ведая, я на самом деле находился в очень щекотливом положении. Все по-прежнему двигалось по определенному пути. Фундаментально ничего не изменилось. Ничто еще не перешло в новое качество, все оставалось нетронутым и могло сохраняться. Я сделал шаг вперед, но мог повернуться и сделать шаг назад. Никакие жесты или фразы еще не разрушили то, что предшествовало данному моменту. Возможности как бы накладывались друг на друга как им вздумается, обе еще существовали и обе находились в неприкосновенности, но скоро одна начнет расти за счет другой, ничем не сдерживаемая. Я мог покинуть комнату. Я все еще мог взять свои вещи и пойти к двери. Женщина не попыталась бы меня остановить. Я мог бы открыть дверь и, делая шаг наружу, мог бы обернуться и сказать: «Пока. Может быть, когда-нибудь еще увидимся».
Вместо этого я остался в постели. Я думал о том, чем займусь, когда вернусь на остров. Приму душ и прогуляюсь, смою с себя и выдохну эту ночь, почитаю что-нибудь и поговорю с женой о Ницше. Я думал обо всех женщинах, с которыми был близок за время брака, и что вместе с секретаршей их теперь насчитывается пятнадцать. Потом мне захотелось выпить кофе, и я почувствовал головную боль, которая начинается, если слишком долго лежишь в постели. Я встал, собрал бокалы, тарелки, поднял упавшую бутылку, немного вина из которой пролилось на ковер. Я отнес это все в холл, взял две чашки кофе и поднялся в номер. Когда я зашел в комнату, мне в нос ударил кислый запах вина, коврового покрытия и застоявшегося воздуха, который мы надышали. Я попытался открыть окно, но оно оказалось, как и во многих отелях, заблокировано, чтобы люди не вздумали покончить с собой именно здесь. Секретарша шевельнулась в постели.
– Доброе утро, – сказала она.
– Доброе утро, – ответил я.
– Ты хорошо спал?
– Очень.
Я протянул ей кофе, и она молча его выпила. Я пытался не смотреть на нее. Все было совершенно иначе теперь, когда наступило утро. Ни один из нас не был таким же, как накануне вечером, особенно она.
– Я ни с кем не вела себя так, как с тобой сегодня ночью.
Она подняла на меня глаза, свет из окна бил ей прямо в лицо.
– Неужели? – сказал я.
Я понимал, что к ее словам надо отнестись как к комплименту. Она имела в виду, что я умею доставить удовольствие, а разве способность доставить удовольствие не является одной из самых прекрасных способностей, которыми может быть наделен человек? Да, это было и по-прежнему остается моим глубоким убеждением. Для мужчины и для человека способность доставить удовольствие – одно из лучших качеств, которым ты можешь обладать. Жизнь коротка, так что мгновения и то, какими насыщенными мы сумеем их сделать, значат очень много. И все же я отнюдь не чувствовал благодарности за то, что она сказала. Я чувствовал только принуждение ответить на комплимент комплиментом, и это разозлило меня и вызвало желание задеть эту женщину.
– Я правда так считаю, – сказала она, видя, что я не собираюсь отвечать. – Для меня это было чем-то большим, чем обычно.
– Вот как.
– А я? – спросила она.
Я сидел молча.
– А я? – повторила она.
– А ты, что ты?
– Где я среди звезд на твоем любовном небосводе?
«Из всех категорий омерзительных людей, – пронеслось у меня в голове, – совершенно косноязычные – худшая».
– Мне пора, – сказал я.
– Подожди, – она протянула мне руку. – Я должна знать. Я тоже в числе лучших среди тех, кто у тебя был?
Я медленно повернулся к ней. И неспешно, как будто оглашая приговор или опуская топор, произнес:
– В тебе есть нечто, чего я не выношу.
– Что?
Я почувствовал, что комнату заполняет ее страх. Он повис среди стен, как будто застрял там и не сдвинется, пока я не отвечу. Я позволил секундам течь. Женщина сидела на краю кровати и смотрела на меня с нескрываемым ужасом.
– Ты забываешь дышать, – сказал я.
– Что?
– Ты забываешь дышать. У тебя вид человека, который вот-вот упадет в обморок.
– Дышать? – переспросила она. – Ты злой. Ты как мой начальник. Все вы, мужчины, одинаковые.
Она наклонила голову и уставилась на ковер.
– Твой начальник – отвратительный тип и заслуживает смерти.
– Помоги мне убить его.
– Как я могу помочь тебе убить его. Я никогда никого не убивал. К тому же, можно сказать, что ты отчасти его и создала. Не будь уступчивых женщин вроде тебя, не было бы таких мужчин, как он.
Я смотрел на нее. Она смотрела на меня. Потом она заморгала и снова уставилась в пол.
У меня было такое чувство, там и тогда, что мною овладела непреодолимая сила. За окном я видел крыши домов и небо. В небе летали птицы, и вдалеке шел на посадку самолет. Но вокруг нас было тихо. Я ясно видел, что происходит. Я держал все самоуважение женщины между большим и указательным пальцем. Все было в моей власти. Я мог проявить милосердие. А мог и уничтожить ее.
– Ты хочешь узнать? – спросил я.
– Узнать что?
– Что ты делаешь неправильно в постели.
– Да. И что же я делаю неправильно?
– Ты не отдаешься полностью.
– Я не отдаюсь полностью?
– Именно. Ты не отдаешься полностью.
– Ты хочешь сказать, что я… – начала она, блуждая взглядом вокруг.
Ее рука дернулась ко рту, и губы быстро сомкнулись вокруг кончика пальца. Может быть, этот рефлекс выработался у нее в детстве, когда она грызла ногти. Потом она, видимо, избавилась от этой привычки, потому что теперь ногти у нее были длинные и с безупречным маникюром. Я рассмеялся. В следующее мгновение я уже осознавал, как жестоко было с моей стороны сказать ей это. Но мне показалось, что слова мне неподвластны, как будто на самом деле я вообще не принимал участия в происходящем, как будто все эти слова произносились где-то в совершенно другом месте и совершенно другим человеком. Мне было безумно интересно фиксировать происходящее и следить за тем, как разворачиваются события. А происходило вот что: сидящая передо мной женщина проявила откровенную глупость, доверив незнакомому человеку власть точно определять, кем она является. Я подумал, и циничная улыбка, должно быть, расплылась у меня на лице, что некоторые люди, как бы они ни старались изменить себя и приобрести лоск, в конечном итоге всего лишь коровы. Я чуть было не расхохотался, громко и раскатисто, что обычно мне не свойственно, но сдержался и сохранил серьезность.
– Значит, ты считаешь, что я ни на что не гожусь в постели? – спросила женщина.
Казалось, ее горло сжалось, когда она это произносила, и последние слова прозвучали тихо-тихо, почти как шепот.
– Именно так, – кивнул я. – Именно это я и имел в виду. Ты ни на что не годишься. Ты слишком стара, слишком зажата и слишком скучна.