На голубом глазу - читать онлайн книгу. Автор: Элла Чак, Евангелина Глазкова cтр.№ 22

Единственная культивируемая орхидея – ваниль – по своей сути сорняк. Растение паразит, которое душит дерево-хозяина, убивая его.

На тропинке в потерянной турецкой деревушке я могла быть орхидеей среди тростника, но именно я представляла для поля опасность. Именно меня побеги пытались прогнать всеми силами из травянистого букета.

Традиционный дом семьи в Турции произвел на меня впечатление и прежде всего – количеством тапочек. Разуваться нужно на пороге, а для каждой комнаты была приготовлена своя пара. В доме было принято сидеть почти на полу – на очень низких кушетках, на разбросанных по ковру подушках. А ковры! Какие это были волшебные ощущения от прикосновений к ним – натуральные, сотканные вручную, никакой синтетики.

Обычно, я покупал себе новый половик на сезон или два. Все они напоминали шкуру плюшевой игрушки – шелковистые, но безумно электризующиеся и скатывающиеся клубочками через год.

Но ковры вокруг… их передают по наследству, их дарят, и скорее всего, берут ковровую ипотеку – зато один раз и на двести лет.

Дом, где мы остановились, принадлежал матери Лейлы – истиной турчанке, чтущей традиции. Лейла торопилась. Она оставила мужчин на кухне, давая поручения (все-таки отец ее был англичанином, и строгие британские леди умели управлять своими сэрами).

Я думала, что Марк сядет точить ножи и вырезать из сковородок пули, а он принялся тереть морковку и чистить ножиком кабачки. Еще и фартук с рюшами повязал.

«И это наша команда борцов за свободу гарема с двумя сотнями выкраденных девушек!»

– Ева, пойдем! – взяла меня за руку Лейла.

В Турции телесный контакт происходит без особых разрешений и вопросов. Между собой принято прижиматься щеками во время приветствия даже мужчинам, а как-то раз недалеко от отеля я видела, как продавщиц черешни восхищалась… шерстью на руках туристки! Она поднимала вверх пучки ее черных волос и сравнивала по длине со своими. Туристка хохотала, а я вспоминала давно ли делала эпиляцию… на ушах и пальцах… мало ли кто найдет там волосок.

Мы говорили на английском, и когда Лейла не включала функцию британского произношения и сленга, я понимал ее без проблем, ощущая вибрации её акцента:

– Танъ-ец живота, – начала она, – это присказка, созданная, как шъ-ютка меньше двухсот лет назад. Она говорит о картине Жана-Леона Жерома. Танъ-ец души, – прикоснулась Лейла к моей груди там, где ребра, – зародился в пйа-том тысячелетии. Он был храмовый…

– Я могу быть только хромой…

– Хра-мо-вый, – повторила она медленней, – мы учим девочъ-ек с двенадцати лет и по первому месяцу я вижу – кто танцъ-ует душой, кто по книжке. В моей труппе все душой, что оживает мышцами тел.

– У нас несколько часов, что я могу выучить?

– Ничего не можешь! – отрезала Лейла, – ты не научишься ни одному движъ-йению!

– Класс! Тогда я посижу в запасных на лавочке!

– Ты постоишь, моя медная королева!

– А лавочки не будет?

– Постоишь на сцъ-йене. Умение стоять в танце – искусство и труд.

– Стоять? Наверное, с этим я справлюсь.

– Надъ-йевай костюм. У нас мало времени. Я буду учить, как будто ты уже на сцъ-йене.

Кажется, кто-то переплачивает за танцевальные курсы. Уметь стоять, и я могу поучить.

Лейла протянула мне вешалку с костюмом. Брюки алладинки – с резинками на щиколотках и треугольной посадкой на бедрах из прозрачного шифона и топ. Топ оказался безумно тяжелым из-за пришитых к нему камней, стразов и золотых побрякушек.

– Увесистый.

– Он весит три тысячи долляров.

– Сколько?

– Все настоящее золото, а камни изготовлены на заказ в Вене.

– На нем нет нашивки с именем «Айван»? – вспомнила я форму Кости с чужим именем.

– Это запасной комплект, его никто не носил. Ты высокая, но худая. Не будешь загораживать нас, пока стоишь и держишь канделябры.

Так мне еще придется что-то держать? Чувствую, скоро выяснится, что стоять я буду девочкой на шаре, жонглируя подсвечниками.

– Канделябры? Это со свечами, да?

Я рассмотрела свечи. Они были овальными и длинными.

– Лейла, лучше б ты выбрала квадратные… – сделала я не понятый моей преподшей вывод.

Она кивнула из вежливости, стягивая с меня футболку, взъерошив кудри.

– Волосы нужно распустить! Тебе сделают маки-йяж, а это смой. Я дам растворитель, – послюнявила она палец, пробуя стереть мою татуировку хной.

Последний раз меня кто-то вот так слюнявил лет в пять.

– Я сама! – перехватила руки Лейлы на пуговице джинс, – пять сек! Сейчас вернусь! – крутилась я в поисках ширмы.

– Ты стесняешься тела? – удивленно уставилась на меня Лейла.

– Ну… нет. Я же плаваю! – в купальнике с рукавами и плавками шортами, – хожу в бассейн. А потом… ну я иду в общий душ… – в самую отдаленную кабинку, где есть шторка.

– Тело женщины создано для красоты, для любования. Мужем, не всеми подряд. Но ты первая, кто должен полюбъ-йить его просто, как ребенка. Он просто есть, он часть тебя, он – это ты. – нравоучала Лейла, раскручивая меня. – Ты особенная. Ты очень красивая. Все женщины красивые.

– Я люблю себя… только кудряшки вот… – встряхнула я гривой ниже лопаток, – были бы прямые.

Лейла отмахнулась от меня, как от непутевой двоечницы:

– В тебе огонь! В твоих волосах плам-йа! Поэтому ты будешь держать свечи. Гости не смогут отвести взгляды!

– Лейла, – отвернувшись от нее, я стянула джинсы, натягивая алладинки. – Ты умная. Ты уверена, что мы все делаем правильно?

– Коста уверен. Он верит в тебя и без конца повторяет, что Диану можешь спасти только ты. Что он знает правду про тебя. Что ты какой-то огромный секрет!

– Правду, – нырнула я в топ за три тысячи доляров, – нет никакой правды, Лейла. Он ошибся.

– Поговори с ним. Если нет правды, у нас есть проблемы. Вот, красив! Очень красив! – чеканила она по-русски.

Я подошла к зеркалу. Фасон костюма безумно меня украшал. Бедра стали заметней, талия уже, грудь шире и выше. Я была похожа на ирландскую Жасмин из сказки про Алладина. С веснушками и пигментацией, с рыжими кудрями и глазами цвета воды.

– Браслет нужно снять, у тебя будут другие, – кивнула она на голубой глазик.

– Нет, – наотрез отказалась я, – других не будет.

Как ни старались Марк и Костя заглянуть в комнату с репетицией, Лейла им не позволила, прогоняя бросанием слов, чуть позже подушек, а потом и тапочек. Как самое ответственное «дерево» на детсадовской сцене, обмотанное картонными листьями, я играла свою роль, где нужно стоять. Вместо веток из картона, сжимала два канделябра. Лейла воткнула в каждый по четыре свечи, но не поджигала их. Конструкция оказалась тяжелой, но хоть с удобными ручками.