– За определенную цену.
– В цене вы не сошлись?
– Совсем не сошлись.
– Разница была слишком велика?
– Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что, если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.
– А вы не согласились?
– Определенно, нет.
– Могу я узнать, почему?
– Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалованье, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалованье мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций как источника доходов. Дженевив в случае продажи должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.
– В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?
– Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах на сделку.
– Вы выступали с позиции силы?
– Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.
– Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалованье?
– Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалованье он положил себе, когда владел двумя третями акций.
Глаза Мейсона блеснули.
– Он установил себе тогда такое жалованье, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?
– Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалованья может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в суде.
– Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.
– Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.
– Вчера вы встречались несколько раз?
– Да.
– Другими словами, назревал кризис?
– Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.
– Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова стал бы владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.
– Вам, как адвокату, несомненно, понятны многие аспекты дела, которые я, как не специалист, не способен заметить, – вкрадчиво произнес Диксон. – Я преследовал одну-единственную цель – добиться наивысшей цены для клиентки, если продажа неизбежна.
– Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?
– Честно говоря, нет.
– За любую цену?
– Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.
– Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?
Диксон промолчал.
– Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, – как бы размышляя вслух, произнес Мейсон.
Диксон резко выпрямился, как от удара.
– Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своей клиентки. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.
– Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?
– Мы разговаривали по телефону.
– В какое время?
– Приблизительно… между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.
– Между восемью и восемью пятнадцатью? – переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.
– Да, именно так.
– Что вы сказали ему?
– Я сказал, что, если купля-продажа состоится, мы хотели бы завершить сделку как можно быстрее, то есть, если сделка не будет заключена до полуночи, мы посчитаем бесполезным тратить время на дальнейшие переговоры.
– Что ответил Фолкнер?
– Фолкнер сказал, что заедет ко мне между десятью и одиннадцатью часами. Он вынужден пойти на банкет, устраиваемый знатоками рыбок, потом у него назначена еще одна встреча. Он сказал, что при встрече сделает окончательное предложение, а если мы не примем его и на этот раз, он посчитает вопрос исчерпанным.
– Когда вы звонили, он не говорил, что рядом с ним кто-то находится?
– Нет, не говорил.
– Разговор состоялся не позднее восьми пятнадцати?
– Не позднее.
– И не раньше восьми?
– Да.
– Быть может, раньше?
– Уверен, что нет. В восемь я взглянул на часы и задумался, удастся ли мне еще раз поговорить с мистером Фолкнером.
– Вы считаете, что разговор состоялся не позже восьми пятнадцати?
– В восемь пятнадцать, мистер Мейсон, я настроил приемник на интересовавшую меня программу. Могу с точностью указать время.
– Вы нисколько не сомневаетесь, что говорили с самим Харрингтоном Фолкнером?
– Нисколько.
– Как я понимаю, Фолкнер не пришел на назначенную встречу?
– Нет, не пришел.
– Вас это не встревожило?
Диксон пригладил волосы короткими пальцами.
– Не вижу причин не быть с вами откровенным, мистер Мейсон. Я был разочарован.
– Но не стали звонить мистеру Фолкнеру еще раз?
– Нет, не стал. Я боялся попасть в неловкое положение, как-то проявить свое нетерпение. Сделка, которую я пытался заключить с мистером Фолкнером, обещала быть достаточно выгодной.