По крайней мере, отчасти.
Как и прежде, он начал со слова — с того, каким Анна описывала свое вчерашнее состояние: «свободный». А потом он спустил свои мысли с поводка, от чего успел отвыкнуть за годы опасений, что они вновь уведут его в том же зловещем направлении. На ум начали приходить другие слова: «смелый, сильный, хороший…». А потом, как и в прошлый раз, когда в его ржавом мозгу слова закончились, ручка продолжила что-то черкать на кремовой бумаге блокнота. Броуди не был великим художником, но его способностей вполне хватало на то, чтобы набросать идею и получить узнаваемое изображение — пусть даже это был всего-навсего обрывок идеи, выхваченной из забытого сна.
Он нарисовал женщину. Ладно, в сущности, это был эльф. Похожий на того, что стоял в магазине у Моджи, и он решил, что его подсознание, вероятно, было настроено сделать еще одного. Он отдал фигурку Моджи, она сможет ее продать. Это было меньшим из того, что он мог сделать в ответ на ее доброту, которую она дарила ему все эти годы.
Когда набросок был готов, он отправился в мастерскую, чтобы приступить к работе. Льюис проследовал за ним — слегка озадаченный и недоумевающий, куда делся завтрак. Так оба они здесь и оставались: Льюис, пролежавший в свете флуоресцентных ламп в углу на своей кровати, пока совсем не рассвело, и Броуди, склонившийся над верстаком в попытке понять, удастся ли ему оживить этот проблеск вдохновения.
Занятый работой, Броуди тихо мурлыкал себе под нос. Он старался меньше задумываться над тем, что он делал, боясь сглазить это почти забытое чувство творческого полета. Он и в блокнот почти не заглядывал. Не было надобности — картинка словно отпечаталась у него в сознании.
Однако, когда работа близилась к завершению, когда основные детали — конечности, тело, одежда и лицо — были почти закончены, нуждаясь лишь в небольшой доработке, Броуди обнаружил, что местами свернул не туда. Маленькая фигурка ростом около десяти дюймов очень напоминала его утренний набросок и при этом имела некоторые существенные отличия.
Она не была эльфом, это раз. На ней было платье, но довольно простое и скромное — без драпирующихся рукавов и кельтских вышивок. Волосы были длинные, но не спускались до задней части бедер, а оканчивались на уровне лопаток. Он также догадывался, что, если приподнять ее волосы, он обнаружит, что уши у нее не заостренные, а маленькие и округлые.
Его создание было человеком. Ну или получеловеком, потому что было в ней все же нечто потустороннее, что-то иное.
Кто она?
И в то же мгновение он обнаружил ответ в своем сне — образ, который пронесся по синапсам его мозга и обжег их точно разряд дефибриллятора. Он внезапно узнал ее. С ног до головы его окатило жаром, кожа съежилась, став вдруг на три размера меньше.
Это был один из тех снов, — или, может, ему это казалось, — от которых в голове оставались только он и она на белоснежных простынях смятой постели. Он вспомнил ощущение соприкосновения кожи, трепет близости с ней. Или той, какой он себе ее представлял.
Анна…
Если во сне и были какие-нибудь волнующие подробности, он их благополучно забыл. Зато память надежно сохранила ее смех, то, как она на него смотрела. Ее глаза светились весельем и дразнили, но было в них и что-то еще. Что-то более глубокое. Он чувствовал, что его понимают. И принимают.
Он положил фигурку на верстак, хотя оставалось еще несколько небольших финальных штрихов, требовавших внимания. В груди жгло, и он прижал к ней свою ладонь, уверенный, что вот-вот случится очередная паническая атака, но с удивлением обнаружил, что сердце его билось ровно и твердо. Выходит, это была не осечка его нервной системы, подававшей ложный сигнал о подстерегавшей неподалеку опасности. Это было нечто куда более опасное.
Это было желание.
Потребность.
В том, что ему было недоступно. В том, что он поклялся себе больше не искать, ведь после всех ошибок, что он совершил, он этого просто не заслуживал. И даже окажись он настолько безрассуден, чтобы открыть свое сердце снова, это была бы очень плохая идея. Не только для него, но и для той бедняжки, которую он затащил бы в яму вместе с собой. Ему бы не хотелось так поступать с тем, кто ему действительно дорог.
Поймав себя на том, что избегает смотреть на свое творение, Броуди заставил себя перевести на него взгляд. Он обратил внимание на ее большие глаза, их отсутствующий взгляд, из-за которого она казалась печальной. В то же время лицо ее выражало намек на улыбку — еще недостаточно смелую, чтобы заиграть на губах, но она жила в ней, ожидая момента, чтобы вырваться наружу.
— Ты ненастоящая, — прошептал он фигурке, — ты лишь плод моего воображения. Всего-навсего злая шутка моего подсознания.
Это было даже неважно. Он ведь не собирался ее оставлять. Она в любом случае предназначалась Моджи. Но, вновь взяв фигурку в руки, чтобы закончить над ней работу, он замер. Она не была эльфом, которого просила Моджи, но теперь в нее было вложено уже слишком много труда, чтобы что-то менять.
Еще несколько мгновений он пристально ее разглядывал, затем поставил на полку над верстаком, где хранились некоторые инструменты, и взял новый кусок дерева. Он придвинул блокнот поближе и сосредоточился на рисунке. На этот раз он не отступал от намеченного плана.
Глава 25
Защитный шлем плотно прилегал к ее ушам и каким-то образом заглушал гул двигателей и визг шин. Анна стояла на обочине гоночной трассы и дрожала. Два часа назад она явилась сюда с ваучером Спенсера в надежде, что сегодня найдется свободный слот, и вот ей наконец сообщили, что кто-то отменил свою бронь и она может войти. Между тем, ожидание не слишком помогло успокоиться. Габи наверняка была бы в восторге, а вот у Анны теперь, когда момент настал, появились сомнения.
Мимо на головокружительной скорости промчался гоночный автомобиль. Она сложила руки вместе, закрыла глаза и молитвенно произнесла:
— Пожалуйста, дай мне пережить это…
— Анна Барри? — спросил кто-то.
Открыв глаза, Анна обнаружила перед собой паренька, внешность которого вызывала сомнения, что возраст позволял ему иметь водительские права.
— Да, — отозвалась она, мечтая, чтобы у нее где-нибудь оказалась бутылка воды (или чего покрепче). В горле вдруг сильно пересохло.
— Ваша очередь, — сообщил он, указывая на гладкий серый «Астон Мартин», стоявший в нескольких футах от них. — Запрыгивайте.
«Боженька, у нас есть уговор, помнишь? — добавила Анна про себя, скользнув на мягкую кожу водительского сиденья. — Ты поможешь мне пройти эту трассу целой и невредимой, а я… а я… Так, пока не до этого. Давай условимся, что я у тебя в долгу».
Она захлопнула дверцу, пристегнула ремень и, когда Эйд, подросток-инструктор, сел на пассажирское сиденье, осторожно надавила на педаль газа. Машина тронулась.
Эйд выждал секунд десять — пока она разогналась до двадцати миль в час, а потом скомандовал ей вдавить педаль в пол. На трассе были и другие авто, а потому ползти по ней как на веломобиле, по-видимому, было небезопасно.