Чернила под кожей - читать онлайн книгу. Автор: Дейрдре Салливан cтр.№ 20

Давно я об Анне не вспоминала. Она мне письма пишет, но я не отвечаю. Иногда связываюсь с ней в гостях у Тома. Посмотреть, что в старой школе происходит без меня. Все так же, говорит. По мне скучает только Анна. Интересно, как долго это будет продолжаться? Мы подружились, потому что обе были отщепенцами. Нас приглашали на большие праздники и вечеринки, но не делились с нами секретами. Мы обе были тихими и бледными, закрытыми. Анна — первый человек не из семьи, кому я думала все рассказать. В итоге рассказала ей не все, но некоторые факты. Про избиения.

Она мой единственный нормальный друг. Я все еще решаю, бросить ли ее или оставить. Анна злится, что папа не в тюрьме. Я объясняла: маме кажется, что лучше не ступать на этот путь. Анна считает, что другой дороги нет. Вроде бы она не говорила никому о нас, но вдруг? Нельзя так слепо доверять, тем более что мы не были близки настолько. А может, были. Мне тяжело понять, что такое дружба, потому что есть люди, с которыми ты проводишь время, а есть другие люди, которым будет не хватать тебя, если ты умрешь. Которым ты важна или что-то вроде. Анна для меня — вот это.

Я с ней особо не делилась — я ни с кем особо не делюсь. Но как-то раз я была у нее в гостях, ее родители уехали куда-то, мы выпили. Она пыталась поцеловать меня прямо в губы по какой-то глупой причине. Ей было важно поцеловать меня — именно в губы, — а мне не хотелось. Я оттолкнула ее и начала рыдать. Она решила, что не нравится мне больше, и расстроилась, а я сказала, что отец пытался меня так поцеловать. Просто чтоб услышать, как это звучит. К тому моменту мы уже собирались уезжать. Мама узнала про любовницу. Мне казалось, что я показываю разбитую посуду: по поверхности уже бежали трещины, я лишь раздвигала их руками.

Анна запаниковала, стала повторять: «Это стремно. Это стремно. Это стремно. Это стремно». Снова и снова. Это действительно было и есть стремно, как будто то, через что мне пришлось пройти, сделало меня странной, и другой, и сломанной. Может быть, и так, но думать об этом совсем не здорово, и я пыталась ее заткнуть. «Нам нужно рассказать об этом всем, полиции там или кому-то… — говорила Анна между своими. — Это стремно». Я ей сказала, что мы не можем, что все в порядке, что тс-с-с-с. Она все равно рассказала своей маме, та позвонила моей маме, которая уладила все это дело, пусть немного. Кажется, она сказала, что я «страдала» из-за разделения, поэтому говорила странное. Но хотя мама уже знала, когда она услышала это от мамы Анны, что-то будто щелкнуло у нее в мозгу. Мы недолго там оставались, только чтоб собрать все вещи и завершить дела.

Мама жаловалась в полицию раз или два. Вначале. И один раз, когда я была маленькой и он случайно меня ударил. Меня он редко бил, а если бил, то очень извинялся. В полиции помочь нам не могли. Есть какое-то сопротивление. Никто не хочет лезть в семью и разрешать проблемы.

Не знаю, доверяю ли я Анне. Поэтому я заблокировала ее где-то, а где-то — нет. На сообщения отвечаю только иногда. Ей я доверяю больше, чему Тому. По крайней мере, ей я рассказала. Но было это еще тогда, когда я словно во всем этом застряла. Жизнь казалась безнадежной.

Мама обещала, что мы уедем, но все время скоро и никогда сейчас. Когда я рассказала ей, что он со мною делал, она почти рехнулась, стала вещи собирать, потом села и снова встала. Но вот какое дело: она знала. Должна была. Это было спрятано, но некоторые вещи наверняка служили ей уликами. Нам не позволяли устанавливать замок на двери в ванную. Чтобы он мог войти в любой момент. Я пробовала всякое — засыпала под кроватью, подпирала дверь столом. Оно не началось все разом. И не случалось каждую ночь — может, раз или два каждые два месяца. Он часто времени не находил. Мама часто сидела дома, и, каким мерзавцем он бы ни был, ему хватало совести делать это втайне.

Он стал к ней мягче, но не настолько, чтобы это вызывало подозрения. Он разрешил ей ходить на аквааэробику в спортзале. Потому что, по его словам, ее тело вызывало отвращение. Настоящая причина была в другом. Я этого не понимаю. Но так работает Великая Небесная Медведица. Люди порочны. Мы губим Землю, просто обитая на ее поверхности.

Мне нравится читать о тяжелых судьбах других людей — о секс-рабынях, беженцах, детях на войне. Это помещает мою судьбу в другой контекст. Могло быть хуже. Могло не прекратиться. Я могла родиться в стране, где шоколадки — редкость.

Грусть свою я не заедаю, но хорошо, что есть возможность.

Если бы я была толстушкой или, наоборот, совсем худой, что бы поменялось? А если б я могла перекинуться в медведя? После смерти я представляю себя медведицей на небе, одинокой, как все боги, но без божественных обязанностей. Будет ужасно застрять там, наверху, навеки и беспомощно смотреть, как другие девушки повторяют все мои ошибки.

Потому что они были, ошибки, я уверена. Я делала что-то не так, не то. Мне нужно было сделать себя более уродливой. Мне нужно было кричать, кричать, кричать, чтоб знали все.

Мне нужно было проткнуть его ножом. Я прятала один под своим матрасом, но каждый раз мне не хватало духу его достать. Но он такое заслужил. И нам было бы лучше финансово, если бы я его убила. Потому что мама получила бы все его имущество, наверно. А с деньгами на хорошего юриста я не попала бы в тюрьму. Может, к психиатру. Я не сильно в законах разбираюсь, но разве самозащита или нежелание-быть-изнасилованной — не смягчающие обстоятельства?

Я официально поменяю имя, как только мне стукнет восемнадцать. Друзья называют меня Цес. В старой школе кто-то пытался звать меня Фран, но я не откликалась. Меня зовут почти как папу, только через «це», не через «си». Таким он властным был. Мама хотела назвать меня Кейтлин. Мне нравится. Мне подошло бы быть Кейтлин. Как бабуля Кейт, земля ей пухом. Или Кэт, как «кошка» по-английски. Тоже подойдет. Есть сказка про кота, который гулял сам по себе. Я бы хотела быть Кейтлин, девушкой, которой никто не нужен. Никто, кроме меня самой. Не так сильно, как хочется, чтобы папа умер, но невозможно иметь все сразу.