Чернила под кожей - читать онлайн книгу. Автор: Дейрдре Салливан cтр.№ 10

Я ждала, пока не позовут на ужин. Обычно мы садились где-то в полшестого, и, хотя я не умела время определять, я могла понять, что скоро ужин. Я наливала куклам в чашки невидимый чаек и чувствовала, как урчит живот. Мама обещала пришить обратно руку Синей. У кукол имена всегда менялись.

Ужин задерживался, и я знала, что папа разозлится. У нас было такое правило: я сижу на улице, пока меня не позовут. Если не шел дождь. Потом мама выходила и звала меня за стол. Мне хотелось есть, но я ждала. Становилось все темнее и темнее. Мне стало холодно. Ждать я больше не могла, но, когда решила вернуться в дом, обнаружила, что кто-то запер заднюю дверь. Побледнев, я вернулась к куклам. Они стали смеяться. Говорили, что мама с папой навсегда ушли и что придется мне жить с ними (с куклами) на улице и делать, что они мне скажут.

Я обошла дом. Машины не было на месте. На дороге я заметила несколько капель крови. Кровь я видела, когда на перемене в школе порезала коленку и мне приклеили пластырь с Винни-Пухом. И раньше, дома, только наши пластыри были пустые, маскирующиеся под кожу. И грубые, как ткань, не гладкие, как пластик. Я сделала из кукол своеобразную кровать. Им это не понравилось, но я устала им угождать. Пусть делают, что я сказала, и рты заткнут. Мне было холодно.

В темноте я стерла с Синей кровь, в том месте, где оторвалась рука. Я гадала, что случилось. Может, мама порезала коленку? Я боялась, что она умрет. Всю ночь боялась, пока не приехал папа и не отпер заднюю дверь. Он был голодный и потребовал чай с бутербродом. Я сделала порцию ему, а потом себе. Мой первый настоящий чай. Горячий. Я пила чай с папой и чувствовала себя ужасно взрослой. Он принес пачку шоколадного печенья, и мы вдвоем все съели. Спать я легла сама, а кровь — которая, как оказалось, была не только на дороге, но и в ванной — наутро вся исчезла.

На следующий день вместо уроков я навестила в больнице маму и покупала ей всякие вещицы в местном магазине. У нас не было няньки для меня, со мной сидела мама, даже когда болела. Маме приходилось делать очень многое. Жертвовать собой, чтобы я росла счастливой и здоровой. Она жертвует собой даже сейчас, если ей верить.

Мама называет рот «капканом» иногда. «Закрой капкан», — когда я говорю что-то обидное или нахальное. Рот может быть капканом, это правда. Особенно у женщины. Том часто заявляет, что мне нужно зашить рот. Как будто возможность его открыть — это ошибка. Что совершенно глупо.

Людям нужны рты. Чтоб есть и чтобы говорить. То, что женщины стыдятся делать, слишком мало или слишком много. Рты гниют так быстро. Если кушать сладкое. От слов порой сгнивает дружба.

Вот почему с Джоан я молчу. Раньше моей лучшей подругой была Анна. Когда мы переехали, я удалила ее из друзей. Удалила и заблокировала. Я не хочу, чтобы на мне была эта зараза. То место, где все произошло, совсем недалеко отсюда. В другом городе, но доехать вполне можно за час. Место, где я выросла. Мы с мамой хотели убежать. Нам не нужны преследователи.

Она сказала как-то: «Мне плохо от мысли, что он с ней».

Никогда не называет другую женщину по имени. Она не Брэда, она «она», или «вот та», или «сволочь», или «тварь». Как будто Брэда сломала счастливую семью. Как будто до нее нам уезжать не нужно было.

Мне нравится быть тихой, но не слишком. Загадкой, которую никто не может разгадать, хотя мне кажется, Том хочет попытаться. Он странный. То ли он жестокий, но притворяется хорошим, то ли хороший со вспышками жестокости. Неважно. Он мне нужен по одной простой причине. Но сердце глупое мое порою не согласно.

Что такого в прикосновении, что связывает людей? Я думаю об этом, но не часто. Пытаюсь держаться на поверхности, не прикасаясь к прогнивающим местам. Если открою рот, может случиться страшное. Я закричу, пока все не оглохнут, я проглочу весь мир.

В красном домике жила-была красная девчушка. Однажды она нашла красный ручеек и решила посмотреть, куда вода течет. Когда стемнело, девчушка захотела пойти домой, но в темноте не видно было красный цвет. Она присела на красную траву и попыталась выплакать красные слезы, но не смогла. Было слишком темно для слез.

Ненавижу, когда хочется плакать, но не можется. В слезах освобождение, которое так нужно людям. В смехе тоже. Частенько, когда мама падала, я смеялась. Мол, чудная мама. Я не со зла, скорей от страха. Но мама смотрит на меня порой, как будто помнит. Как будто в глубине души я злая, как и он. Порой мне кажется, что она права.

На остановке у меня замерзли руки. Было так холодно, что пальцы жгло. Пять часов, автобуса все нет. Пальцам на ногах не лучше. Сегодня я надела две пары чулок, но это не спасло. У меня много, так много дел.

Мисс Макманус уходит на пенсию. Нам нужно принести ей десять баксов. У меня нет с собой десятки, но я притворяюсь, что меня возмущает записка с требованием денег, потому что мисс Макманус — стерва. Это правда, но я бы тоже стала стервой, если бы преподавала двадцать лет. У нас она вела религию. Порою разрешала делать домашку на ее уроках. Однажды, когда я не смогла прочесть, что мисс Макманус написала на доске, она возмутилась и заявила, что мне нужны очки. Есть плюсы, и есть минусы.

Мне слегка обидно расставаться с заработанными деньгами ради мисс Макманус. Она, наверно, получает больше, чем все мы, вместе взятые. Скоро пришлют счет за электричество. Нам раньше отключали, в старом доме, где мы жили с папой. Он это допустил, чтобы показать, что может. Показать, как мы беспомощны без его толстых карманов. Он любил об этом нам напоминать. Но и хорошее в нем было тоже. Он хорошо умел вещи чинить, как я. Отлично пел. У нас с ним похожее чудное чувство юмора. Я все это знаю. Кроме того, у меня костлявая фигура его матери, а не круглая и мягкая, как у бабушки Кейт, земля ей пухом. Я похожа на другую, модную бабушку, которая носит каблуки и красит ногти. Которая с нами не разговаривает.

«Это у тебя с отцовской стороны», — говорит Лаура, когда злится.

Но этих черт у меня немного. Их достаточно? Я больше не хочу. Чем меньше его во мне, тем лучше. Я вырезала бы их все, если бы могла.