Je suis ta petite pute.
Переодевшись, я отнесла его к кассе и велела продавцу пробить. Мне понравилось, как она попыталась скрыть удивление, когда я достала свою кредитную карточку. Да: ну что, сучка. Да я могу купить здесь все, если захочу.
Всю обратную дорогу до квартиры я думала о сумке, перекинутой через руку. Она не весила ничего, но внезапно стала всем.
Еще несколько дней я наблюдала за ним по ночам через окна. Они проходили все позже и позже, эти писательские сеансы: подпитанные кофе, который он варил на плите и пил, поглядывая из окна во дворик. Это точно было что-то важное. Я видела, как быстро он печатал, склонившись над клавиатурой. Может быть, вскоре, в один прекрасный день он позволит мне это прочитать. Я была бы первой, с кем он бы поделился. Я смотрела, как он наклоняется и гладит кота, и представляла, что я и есть этот кот. Я воображала, как однажды буду лежать на его диване, положив голову ему на колени, и он будет гладить меня по волосам, как гладил кошачью шерсть. И мы бы слушали пластинки и обсуждали наши планы. Я так ясно видела нас там, вместе, в его квартире, словно наблюдала за этим вживую. Так ясно, что, казалось, это вот-вот сбудется.
НИК
Второй этаж
В дверь стучат. Я подпрыгиваю от неожиданности.
– Кто это?
– Laissez moi entrer. Впусти меня. – Стучат сильнее. Дверь подскакивает на петлях.
Я иду открывать. Антуан влетает в комнату вместе с парами алкоголя и пота. Я отстраняюсь от него.
Всего две недели назад он ворвался сюда со словами: «Она мне изменяет. Я точно знаю. Маленькая шлюшка. От нее несет чужими духами. Я позвонил ей на днях с лестничной клетки и услышал мелодию звонка откуда-то из этого здания. Когда я позвонил во второй раз, она его выключила. А мне сказала, что у нее педикюр в Сен-Жермене. Это твой англичанин connard
[78], которого ты пригласил сюда жить…
И я думаю: может, это правда? Бен и Доминик? Да, тогда на террасе, на крыше, они флиртовали. Казалось бы, ничего особенного. Бен флиртовал со всеми подряд. Но может, в этом кроется объяснение, почему он избегал моего взгляда, моих звонков? Почему он был настолько занят?
Теперь Антуан щелкает пальцами у меня перед носом.
– Просыпайся, просыпайся, petit frère!
[79] – И он произносит это отнюдь не с нежностью. Его глаза так налиты кровью, изо рта несет вином.
Вернувшись после стольких лет отсутствия, я не мог поверить в перемены. Когда я уезжал, Антуан был счастливым молодоженом. Теперь он алкоголик, которого бросила жена. Вот что делает с тобой работа на отца.
– Что мы будем с ней делать? – требует он. – С девушкой?
– Сперва просто успокойся…
– Успокоиться? – Он тычет пальцем в воздух передо мной. Я отхожу назад. Может, он и растяпа, но я всегда буду младшим братом, готовым уклониться от удара. И когда он так злится, то очень походит на отца. – Ты ведь знаешь, что это ты виноват во всем, разве нет? Во всей этой заварушке? Если бы ты не пригласил этого сукиного сына пожить здесь. Заявиться сюда и думать, что он может… может поживиться. Ты же понимаешь, что он использовал тебя, нет? Или ты и не видишь, да? Ты ничего не видишь. – Он хмурится, притворяясь задумчивым. – На самом деле, теперь я вспоминаю, как ты смотрел на него…
– Ferme ta guele. Закрой свой рот. – Я иду на него. Меня ослепляет гнев, я теряю самообладание. Только придя в себя, осознаю, что вцепился ему в горло, глаза Антуана выпучены. Я разжимаю пальцы – но с усилием, будто какая-то часть меня сопротивляется этому.
Антуан потирает шею.
– Задел за живое, не так ли, братишка? – Его голос хриплый, глаза немного испуганные, тон не такой легкомысленный, как ему бы хотелось. – Папе бы это не очень понравилось, правда? Нет, ему бы совсем не понравилось.
– Прости, – говорю я. Мне совестно. У меня болит рука. – Черт, мне жаль. Это ничему не поможет, если мы будем вот так ссориться.
– О, посмотри на себя. Такой взрослый. Стесняешься своей маленькой вспышки раздражения, потому что тебе нравится притворяться, что ты нормальный, да? Но ты такой же хреновый, как и я. – Когда он произносит слово «хреновый», огромный комок слюны попадает мне на щеку. Я подношу руку, вытираю. Мне хочется пойти и умыться, потереть кожу с мылом под горячей водой. Мне кажется, я заразился от него.
Когда Джесс вчера вечером говорила об Антуане, я увидел его глазами другого человека. Мне было стыдно за него. Она права. Он – полный придурок. Но мне было неприятно, когда она так высказалась о нем. Потому что он еще и мой брат. Мы можем унижать членов нашей семьи сколько захотим. Но когда их оскорбляет посторонний, наша кровь вскипает. В конце концов, пусть он мне не нравится, но я люблю его. И я вижу в Антуане свои собственные неудачи. Ему – выпивка, мне – таблетки, самобичевание. Я мог бы лучше контролировать свои пристрастия. Я мог бы быть менее бестолковым – во всяком случае, на публике. Но повод ли это для хвастовства?
Антуан улыбается мне.
– Готов поспорить, ты бы никогда не хотел сюда возвращаться, да? – Он делает шаг ко мне. – Скажи мне, если ты здорово общался с влиятельными людьми в Силиконовой долине, почему вернулся? Ах, oui… потому что ты ничем не лучше других в нашей семье. Ты пытаешься сделать вид, что тебе не нужен ни он, ни его деньги. Но потом ты приполз сюда, как и мы все, желая еще немного пососать из отцовской сиськи…
– Просто закрой рот! – кричу я, сжимая руки в кулаки.
Я делаю глубокий вдох: вдох на четыре, выдох на восемь, как подсказывает мне мое приложение для развития осознанности. Я не горжусь тем, что вот так теряю самообладание. Я лучше. Я не этот парень. Но никто не может задеть меня так, как Антуан. Никто не знает, как сказать это побольнее, достичь максимального эффекта. Кроме, разумеется, моего отца.
Но хуже всего то, что мой брат прав. Я вернулся. Вернулся к отцу семейства, как перелетная птица возвращается к своему отравленному озеру.
– Ты вернулся домой, сынок, – сказал мне папа, когда мы сидели вдвоем на террасе, в первый вечер моего возвращения. – Я всегда знал, что ты вернешься. Нам нужно съездить как-нибудь на выходных в Иль-де-Ре, покататься на лодке.
Может быть, он изменился. Стал мягче. Он не высмеивал меня из-за денег, которые я потерял на инвестициях, – пока нет. Он даже предложил мне сигару, которую я выкурил, хотя я не выношу их. Может быть, он соскучился по мне.
И только позже я понял, что дело было совсем в другом. Это было еще одним доказательством его силы. Мне не удалось устроить жизнь отдельно от него.
– Если тебе нужны мои деньги, – сказал он мне, – ты можешь вернуться домой, чтобы я мог присматривать за тобой. Больше не будет шатаний по миру. Я хочу получить отдачу от моих вложений. Я хочу знать, что ты не пропьешь их все. Comprends-tu? Понимаешь?