Абсолютная альтернатива - читать онлайн книгу. Автор: Илья Те cтр.№ 42

В частности, Сахарову сообщалось:

«Командующим армиями и отдельными корпусами.

Незамедлительно донести о необходимости иметь наготове специально сформированные и подготовленные отряды для поездов в составе двух рот, не менее чем с четырьмя пулеметами на каждую, для немедленного направления в угрожающие пункты железнодорожной линии в случае порчи пути, мостов и станций.

Бронепоезда привести в повышенную готовность. Любые меры противодействия и саботажа пресекать жесточайше и без каких-либо проволочек.

Единственным адекватным наказанием для лиц, причастных к беспорядкам на Линии, считаю смертную казнь по упрощенной процедуре.

Николай».

Возможно, меры были жестокими но опять же иного выхода я не видел, а самое главное, короткие строчки энциклопедии, перечислявшие жертвы предстоящей Гражданской войны — шесть миллионов! — оправдывали для меня любую жестокость. Вырезать тысячу человек сейчас и спасти в будущем сотни тысяч. То был справедливый обмен.

— Не стреляйте, — разъяснял я по телефону ошалевшим от подобной звериной жестокости генералам. — Вешайте — как можно больше и чаще, непременно вешайте, а не просто расстреливайте у стенки. Самое главное — пропаганда. На теле каждого казненного должна висеть табличка, прибитая к гнилому телу гвоздем: «Предатель Родины», а также фамилия, имя, дата расстрела, указание на статью Уголовного закона. И запретить снимать до полного подавления бунта! Люди должны это видеть, вдыхать трупный запах, осознавать. Пусть у воронов будет пища, а у безумцев — пища для размышлений! [10]

Помимо призывов к жестокости я запросил Петроград о судьбе министра путей сообщения и получил вежливый ответ (от думцев), что министерство уже не может исполнять своих функций. На этот случай при Ставке находился товарищ министра путей сообщения генерал Кисляков, к которому и должны были перейти соответствующие функции в экстраординарных обстоятельствах, неизбежных на всякой войне. Однако и тут меня подвела кадровая политика царя Николая. Кисляков, трусливая рожа, отбыл в Питер сразу после моего задержания на станции Дно «в помощь министру». Как выяснилось позднее, стремительное это исчезновение совершилось Кисляковым по приказу самого Алексеева. Это, в общем-то, был уже откровенный акт измены со стороны начгенштаба, так как контроль над железными дорогами после исчезновения Кислякова автоматически переходил к революционному правительству в лице инженера Бубликова.

Все это, впрочем, была суета. В действительности чей-либо контроль над железными дорогами в самый страшный период восстания являлся такой же иллюзией, как боеспособность 180-тысячного гарнизона Петрограда. По мнению Нахичеванского, отправившего на станции Любань и Тосно тысячу сабель для захвата указанных пунктов после Лихославля и Дна, сообщение о волнениях на железной дороге в этом районе было сильно преувеличено. Беспорядки в Любани носили местный характер, и их вскоре прекратили. Все попытки Бубликова и его помощника генерал-майора Ломоносова (питерский гарнизон) остановить царские поезда в районе Бологое закончились неудачей. Ни один пункт инструкций, присылаемых из Петрограда, железнодорожниками выполнен не был. Усилий местного начальства и вооруженной силы, сопровождавшей царские поезда, оказалось достаточно, чтобы очистить себе дорогу.

То же самое подтверждал сейчас и граф Келлер. Полотно действительно разбирали — но отнюдь не организованные революционеры, подчиненные думскому правительству. Это делали по собственной инициативе балбесы-мастеровые, наслушавшиеся отчаянных призывов из Петербурга смести старую власть. «Мы наш, мы новый мир построим», — горланили они под первач и шли снимать рельсы, совершенно не обремененные указами «Временных министров».

Тем не менее активность Думы и нового правительства начинала меня пугать. В губернские центры чуть ли не ежечасно приходили сообщения с указаниями противодействовать старой власти. Объявлялось, что Питер занят, карательные войска разогнаны, царь казнен, а дивизии и корпуса на фронтах один за другим присягают Российской республике. Учитывая общую обстановку недовольства моим правлением и усталости от войны, эти призывы заключали в себе существенную угрозу. Я опасался не столько восстания в провинциальных губерниях и городах, сколько способности в такой обстановке удержать фронт, — уши ведь были не только у люмпенов в Костроме и Тамбове, но и у немецкой Главной квартиры.

Дума проявляла бешеную энергию не только в распространении пропаганды всеобщего бунта, но и в практических делах в самом Петрограде. Пока мы в Юрьеве стягивали войска и готовились к штурму, депутаты-изменники деятельно готовились к его отражению.

Питерский гарнизон представлял сам по себе не великую опасность, однако, подкрепленный мощью новоиспеченных рабочих дружин, набранных из мастеровых, еще недавно прятавшихся от солдат гарнизона по домам и баракам, он стал страшною силой, ибо численность противостоящих нам восставших отрядов приближалась к полумиллиону штыков: сто восемьдесят тысяч солдат гарнизона и более двухсот тысяч — дружинников-пролетариев.

Без железной дороги, без автомобилей конные армии Келлера и Нахичеванского доберутся к столице через несколько дней. Были ли у нас эти дни? Германский штаб наверняка прекрасно осведомлен о восстании в России и о том, что я стягиваю к столице лучшие части, оголяя и ослабляя участки фронта. Сам Бог велел Вильгельму атаковать в эти дни! Возможно, для масштабного наступления немцы пока не готовы — у них не хватает людей, средств и сил, уже полгода они балансируют на грани поражения и краха, однако сконцентрироваться и ударить — просто обязаны. Я бы, по крайней мере, такую возможность не упускал — при любом положении армии и экономики.

Неделю назад, когда все только начиналось, положение Питера и засевших в нем бунтовщиков казалось полностью обреченным. Однако сейчас — не тогда. Ситуация менялась по-прежнему необычайно стремительно (в который уж раз!), и я за ней хронически не успевал.

В Москве и в губернской глубинке, развороченной столичными призывами к бунту, росло волнение населения. Дух восстания, весть о котором разносилась по телеграфным проводам быстрее ветра и молнии, просачивался в официальную прессу, и уж тем более в запрещенную. Семена эти находили весьма благодатную почву. Уставшие от войны рабочие толковали о революции все сильнее, бросая злобные взгляды в спины хозяевам и управленцам. Забастовки вспыхивали пока стихийно, без политических требований и не связанные напрямую с событиями в столице, однако слова «Долой!» звучали сильнее и чаще. Даже в армии, считавшейся оплотом власти, в частях, охраняющих фронт, за несколько дней это хаотическое брожение усилилось. Агитация и «беседы» велись, как докладывали новые командующие фронтов, почти открыто, дисциплина падала, доходя порой в удаленных частях до открытого враждебного неповиновения, и капральская палка, а также традиционная жестокость дисциплинарных взысканий уже совершенно не помогали.